Онлайн книга «Злодеи-чародеи»
|
– Постойте! – замахала руками Марго, в голове ее царила полная каша. – Смерть всегда очевидна, даже рядовой фельдшер, да что там – деревенская знахарка, осмотрев человека, скажет, мертв тот или жив. – Хм, случаются и ошибки – в случаях летаргического сна. – Но и при летаргии человеку требуется воздух! Из-за его недостатка спящий этим сном наверняка проснулся бы и умер в мучениях, если его не успели бы раскопать. Нет-нет, не думаю, что несколько докторов —! – не распознали бы летаргию. Здесь что-то другое… Колдовство какое-то, не меньше. – Увольте, ваше сиятельство, колдовство вы лучше оставьте невежественным бабкам. – Да и я не особенно в это верю… Но, Виссарион Фомич, как же это все получилось? И зачем?! – Мадам, я покуда не в силах вам ответить. Одно я знаю наверняка: ваша родственница Элиза жива. Не исключаю, что и ей уготована участь Загурского. – Полагаете, что и Элизу… убьют?! – А ведь ловко придумано, – сам с собой рассуждал Зыбин, – обоих уже погребли, и их настоящую, более позднюю, смерть никто не должен был заметить… – Придумано?! То есть кто-то готовил некое преступление, заранее все это обдумав? Боже мой! Как же нам быть? Надобно отыскать девушку и… и спасти ее! Коли Элиза жива, нельзя допустить убийства. А у нас ни мотива нет, ни малейшего представления о том, каким образом сымитирована смерть, кому и зачем это понадобилось! – Мотива, говорите, нет? – крякнул Зыбин. – Мотив-то имеется… Дверца кареты приоткрылась, и Чиркун сообщил: – Господа, подвода прибыла. Могила выглядела так, будто ее не трогали, на холме стоял закрытый гроб, к которому подвели крестьянина. – Погляди, любезный, – сказал Зыбин ласково, – знаком ли тебе господин во гробе? Эй, посветите. Крышку отодвинули, подняли фонари, крестьянин шарахнулся назад, как от чумы, закрестился: – Свят-свят-свят… Это ж наш барин, Загурский Вацлав Ильич! Мы его опосля Рождества… Как же он?.. Словно живой… как же это?! – Но крестьянский ум не мог долго находиться в состоянии неопределенности и, в отличие от полиции, быстро выдал резюме: – А! Барин в упыря переродился! – Но-но-но! – прикрикнул на него Зыбин. – Ты мне это брось – про упырей легенды складывать! Запомни, поганая твоя рожа, коль тут у вас пойдут слухи про барина-упыря или, того хуже, про то, как с кладбища вывезли гроб с телом господина Загурского… – Не пойдут! – мигом сообразил мужик. – Я тебя в каторгу определю, – все грозился Зыбин, которому мало было обещаний. – Сгниешь на подземных работах, в кандалах! – Христом Богом клянусь… – Никогда оттуда не выберешься! – Ни в жисть, никому… – Заживо похороню! – Вот те крест, вашество!.. – Семью выселю во чисто поле! – Нешто я враг себе, вашество?! Клятвенно клянусь: под пыткой ничего у меня не выведают! Бедняга ходил за Зыбиным, крестился и божился до тех пор, пока не погрузили гроб на подводу. Казалось, прикажи ему Виссарион Фомич – и он тут же откусил бы свой собственный язык. В чувство его привели лишь деньги, которые дала ему Марго: мужик, повеселев, отбил несколько поклонов и взялся за вожжи. Действовать следовало незамедлительно, ибо малейшее промедление грозило скорой смертью Элизе. Марго, обсудив с Виссарионом Фомичом по дороге в город, что теперь надобно предпринять перво-наперво, и распределив обязанности, с утра поехала к Дубровиным. Да, как на грех, ее встретил сам князь, Гаврила Платонович, более похожий на здоровенного мужика-крестьянина, который запросто лошадь поднимет голыми руками, нежели на аристократа. Да, был он огромным, шумным и неуемным во всем человеком, несмотря на его возраст, переваливший за шестьдесят пять лет. Князь широко раскрыл руки, принимая крестницу в объятия: – Маргоша, красавица ты моя зеленоглазая… – Крестный, вы меня раздавите, – задохнулась она в его крепких ручищах. – Прости, от радости забылся. Дай-ка на тебя погляжу… – отстранил он ее от себя. – Все хорошеешь? И в этом, почти монашеском, одеянии ты прекрасна! – Вы преувеличиваете. – Нисколько! Садись, садись… Эй, кто-нибудь! – закричал Гаврила Платонович, голос у него был громкий и резкий. – Чаю нам и закусить! Живо! Слуги у князя были – что твои метеоры: не успела Марго и глазом моргнуть, как перед ними появился круглый столик, заставленный всяческими яствами. Гаврила Платонович большой был гурман, толк в еде знал. Он налил себе водки (как же без нее чай пить?), крестнице – вина, весело подмигнул: – За тебя! Марго решила использовать князя в своих целях: – Что слышно в свете? Я ведь никуда не выезжаю из-за траура. – К черту твой траур, на кой он тебе? Жизнь, Марго, коротка, чтоб ее убивать на пустяки. – Смерть – пустяки?! – А мы все помрем, это есть та неизбежность, которую никому не миновать. Вот и радуйся мгновениям, отпущенным нам Богом. – Так что там, в свете? – вернула она его к прежнему вопросу. – По обычаю: светит, да не греет. У нас ведь провинция, она похожа на вокзал, где надолго не задерживаются. Одни сюда стремятся, ища покоя и отдохновения, другие бегут отсюда, ибо скука – корень тоски зеленой – гонит их прочь. И те и другие создают вокруг себя суету. – Да, у нас каждое новое лицо вызывает к себе интерес. Кто-нибудь приехал? – Некий венгр с мамашей и сестрой, но они покуда визитов не делали, обустраиваются. Это из крупных птиц, а по мелочи – не счесть новоявленных этих. – Негусто… Вы позволите мне ненадолго отлучиться и повидать Виктóра? Где он, кстати? – На что тебе сей неудачник? Уж не увлечена ли ты им? – Помилуйте, крестный, нехорошо так думать! Виктóр мне нужен по делу. – Да у себя он, на кровати валяется, можешь навестить сего бездельника. Только, чур, ко мне вернешься, мы с тобой еще потолкуем и чаю выпьем. Дом крестного был огромен и населен не одними только родственниками – без числа, но и челядью. К комнате Виктóра Марго проводил старый лакей, он самолично постучал в дверь и громко оповестил барина: – К вам ее сиятельство, графиня Ростовцева, пожаловали-с! Дверь отворилась, Виктóр, с перевязанной головой и нимало изумленный, чего он и не скрывал, растерянно переспросил: – Вы? Ко мне? – К вам, – сказала Марго. – Разрешите войти или будем говорить на пороге? Виктóр нерешительно отступил, она прошла в комнату и обернулась, ожидая, что он, несмотря на свою растерянность, все же предложит ей присесть. Он указал на кресло, сам же вспомнил, что принимает графиню в ненадлежащем виде, торопливо надел пиджак, небрежно висевший на спинке стула, и после этого осведомился, садясь напротив нее: |