Книга Град Камен. Путешествие в Китеж, страница 19 – Николай Морохин

Сменяются эпохи, и в преддверии неведомого времени Лев Толстой с тревогой чувствует в русском обществе мучительную жажду прикоснуться к мистике. Поиски чуда, неизъяснимого, символа, который сосредоточил бы в себе всю правду, весь смысл бытия, ведут людей к местам, овеянным легендами.

Интерес к Светлояру всколыхнула опера Николая Римского-Корсакова «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии», ее и героическая, и таинственная музыка, и выразительное оформление первых поставленных по этой опере спектаклей. Знаменитый композитор никогда не бывал в этих местах. Но он представлял себя эту тайгу, эти страшные лесные болота. Его мысленному взору рисовались страшные картины Батыева нашествия. Вслушиваешься в «Сечу при Керженце» – и вот он, вековой лес, по которому рыщут всадники, насмерть сшибаются с противниками. Русский распев сменяется прихотливой и аскетичной восточной темой – кто же возьмет верх?

Именно в эту пору на озеро отправляются люди, представлявшие совсем другое крыло русского искусства, – те, кто искал в нем новые пути, кто уже вошел в моду среди эстетов: Зинаида Гиппиус и Дмитрий Мережковский.

Грозная святая твердь Китежа явится как мощный образ, выражающий вневременное, в стихах Максимилиана Волошина. Он никогда не бывал в керженских лесах. Но душа поэта летала над сказочным лазурным морем в Коктебеле, над пологими горами его крымской Киммерии, рисовала ему картины движения народов, движения времени – и это было именно то, что будила Китежская легенда. Именно Волошин впервые поставил Светлояр в один ряд с самыми известными православными святынями России. Он думал о Китеже в страшные дни Гражданской войны, в 1919 году, когда в Крыму лилась кровь. Кто был виноват в развязанном братоубийстве? Есть ли у России силы справиться с ним? Или хранители земли уже не в состоянии спасти ее, они смогут только скрыться от людей, оставить их и будут беречь свою непоруганную святость как древний Китеж?

Одной из последних в ряду больших поэтов Серебряного века, кто видел своим мысленным взором Китеж, стала Анна Ахматова. В 1940 году из-под ее пера выйдет пронзительная поэма «Путями всей земли», имеющая другое название «Китежанка». В ней прозвучит тема страшного возвращения домой – в уже исчезнувший, находящийся в ином измерении город. Это – путь в прошлое, где остались и другая жизнь, и любимые люди, которых больше нет? Или же это попытка преодолеть межу посреди навеки расколовшегося в начале столетия русского мира: легко ли чувствовать себя китежанкой – человеком, родная среда которого жива, но недостижима?

Видение Китежа явилось Ахматовой, по сути, в самый канун той Великой войны, о которой она скажет: «Мы знаем, что нынче лежит на весах». У границ России собирались тучи. Ее современники-поэты вовсю писали о политике, складывали гимны и бодрые марши «если завтра война, если завтра в поход». А перед Анной Ахматовой открылась трагическая бездна грядущего горя – материнского горя России.

В начале ХХ века оказался на Светлояре писатель-путешественник Михаил Пришвин, в ту пору начинающий молодой литератор. Темой лучших его произведений станут родная природа и духовное становление человека в общении с ней. А вот становление самого Пришвина как человека, понимающего родную землю, шло именно в этих местах. Вместе с этнографами и фольклористами будущий писатель отправился в северные губернии. В очерке «Светлое озеро» он рисует свою встречу с чудом.

«Истинная правда, – уверяет меня хозяин последней станции перед селом Владимирское, – истинная правда, город тут есть: не зря же валит народ. Хорошенько покопаться, так на всех бы богатства хватило.

Село, говорят мне, стоит недалеко от Светлого озера. Гляжу пристально вперед: хочу скорее увидеть чудесное место.

По сторонам – пестрые, наросшие желтой сурепицей и лиловыми колокольчиками полоски полей, кучки сосен – остатки вырубленных Керженских лесов, изгороди, столбики с иконами.

Озера нет.

– Там, там, – укапывает спутник рукой.

…И тут-то глянуло на меня из леса спокойное, чистое око.

Светлое озеро – чаща святой воды в зеленой, зубчатой раме.

На первом холме часовня, забытая богом, не скрытая вместе с другими церковь города праведников. Возле нее на камне сидит древняя старуха, конечно, Татьяна Горняя.

– Был тут, – рассказывает она мне, – лес дубовый, а потом ничего не было. Князь Сибирский, прежний хозяин озера, распахал горы, хутор построил и хлеб сеял. Недолго хозяйничал. Господь покарал его за то, что хотел спустить озеро. Клад там есть на дне: бочка с золотом висит на четырех столбах. Князь хотел завладеть кладом, спустить озеро в речку Люнду. Канаву прорыл, думал – побежит вода. А озеро не пошло. И Господь покарал нечестивого князя: пропал он. С тех пор заросли горы лесом, темным сосняком да ельником.