Онлайн книга «Останется при мне»
|
Когда Чарити сталкивается с вызовом, ее улыбка становится более напряженной. Сейчас щеки у нее слегка краснеют, она источает благожелательное пренебрежение. – Кто бы говорил! Ведь ты сам не далее как вчера вечером, ко всеобщему одобрению, цитировал Артемуса Уорда [59]: “Доверять доверяй, но сел играть – снимай колоду”. Я приняла твои слова всерьез. Давайте снимем колоду. Кто угодно может допустить ошибку. Что если мы окажемся в пятнадцати милях от ближайшего жилья и обнаружим, что вы забыли положить спички? – Потирай-потирай палочки. Она нетерпеливо терпелива по отношению к моей чепухе. Сид говорит: – Мы не забыли спички. Там целая стеклянная банка со спичками. Она смотрит на него, улыбаясь. – Все равно. Стычка, как ни трудно в это поверить. В воздухе разлито упрямство, оно ощущается. Его затем покажет снимок, который тетя Эмили сейчас делает от угла гаража. Картина, которую я вижу боковым зрением – ящичный аппарат “Брауни” и согнутая над ним тетя Эмили, непреднамеренно увековечивающая столкновение характеров, – приводит мне на ум другой эпизод, тоже с фотоаппаратом, утренний эпизод в маленькой гостинице La Belle Helene [60] поблизости от гробницы Агамемнона в Микенах, о котором нам не без удовольствия и сестринского зловредства недавно рассказала Камфорт. Сестры сидят в столовой за завтраком, готовые провести день в городе Агамемнона и побывать в его гробнице, похожей на улей. На стуле подле Чарити – плоды ее созидательного фантазирования: фотоаппарат, бинокль, путеводитель, блокнот, англо-греческий разговорник, шерстяная вязаная критская сумка с бумажными салфетками, аспирином, таблетками от изжоги, солнечными очками (ноябрьский свет на Аргивской равнине бриллиантово ярок) и фонариком (в гробнице может быть темно). Свадебное путешествие длится уже два месяца. Камфорт присоединилась к ним два дня назад в Нафплионе. Они трое – единственные постояльцы в La Belle Helene. Стол усеян крошками булочек, которые подали к завтраку, в чашках остатки кофе. За дверью виднеется хозяйка, она с греческой ксенофилией прислушивается к их разговору. Наконец Чарити смотрит на часы. – Ума не приложу, что его задерживает? Так мы все утро потеряем. – Ты же говорила, его мучит сенная лихорадка. – Он любит раздувать свои недомогания. Давай-ка я… В этот момент он появляется. В руке платок, и, пересекая столовую, он успевает три раза чихнуть. Глаза красные, он шмыгает носом. Чарити смеется. – Что такого забавдого? – досадливо спрашивает он. – Ты. У тебя такой кислый вид. – Самочувствие такое. – А не надо раскисать, – говорит Чарити. – Бери-ка себя в руки, нам надо сегодня все тут успеть посмотреть, раз мы завтра едем в Пилос. Он продолжает хлюпать носом и вытирать глаза. Возникает хозяйка, наливает ему кофе и уходит, грузная, в черном платье и шлепанцах. Камфорт сочувственно говорит: – У вас страшно заложен нос. Что может цвести в это время года? Он пожимает плечами. – Де здаю. Средство от дасекобых, божет быть. Порошок от таракадов? Тут их видибо-девидибо. – Пересиль себя, – говорит Чарити. – Выпей кофе. Съешь что-нибудь, и тебе станет лучше. Ну же, пошевелись! Прямо как маленький. Давай-ка я тебя сфотографирую, и носи этот снимок с собой, он будет тебе напоминать, как не надо выглядеть в медовый месяц. Берет фотоаппарат и направляет на Сида. Он хмурится, качает головой и опускает ее, чтобы еще раз чихнуть в платок. Когда поднимает лицо, объектив по-прежнему смотрит на него. – Не надо! – резко говорит он. Вот она. Стычка. Вызов и отпор. – Почему не надо? Хочу и сфотографирую. Он повышает голос: – Тебя просят, не снимай меня в таком виде. Она смотрит в глазок, наводит и щелкает. Сид в ярости встает. Несколько мгновений, кажется, ищет слова и не находит. Потом поворачивается и идет обратно в номер. Камфорт молчит. Чарити улыбается, но складки вокруг рта жестковатые, скулы порозовели. – Ничего, вернется, – говорит она. – Между прочим, я его не сфотографировала. Там нет пленки. Но я не могла ему уступить, не ему решать, что я могу и чего не могу. Согласна? Мораль, по словам Камфорт, такова: не принимай приглашений ни на какой медовый месяц, кроме своего. Но с этими мгновенными, воинственными проявлениями своеволия она знакома уже давно. Младшая сестра Чарити, она много раз с ними сталкивалась, пока росла. Они породили массу столкновений между Чарити и тетей Эмили. Нечто подобное видно и сейчас – а Чародей между тем терпеливо ждет, чтобы его навьючили. Секунду-другую Сид стоит, затуманенно глядя в землю. Затем снимает корзину с выступа со своей стороны седла. Я делаю то же самое. Мы высыпаем тщательно уложенное содержимое на брезент. С ничего не выражающим лицом Сид переворачивает свою корзину вверх дном, показывая, что она пуста; в этом есть что-то злое и демонстративное. Чарити вынимает блокнот со стенографическими записями и карандаш. Салли, отойдя на второй план, приглядывает за младенцами в двойной коляске. Следующие полчаса я по одному передаю Сиду предметы, он укладывает их заново, а Чарити ставит галочки в блокноте. Тетя Эмили прощается и уходит: пора кормить Джорджа Барнуэлла завтраком, чтобы он мог отправиться в хижину-кабинет. В конце концов на брезенте остаются только палатки, спальные мешки, топор, овес и веревки. Глядя в блокнот, Чарити спрашивает: – А где чай? Странное преходящее выражение появляется на лице Сида – признание себя побежденным? возмущение? смирение? желание смириться? – и он говорит: – В корзине. Ты поставила галочку. – Нет, не поставила. – И добавляет, когда он пытается возразить: – Очень жаль, Сид, но я не поставила. – Я назвал, выкликнул чай. – Этого не могло быть. Я жду, что он обратится ко мне за поддержкой, и нет ничего другого на свете, чего бы я с такой же радостью избежал. Но он молчит. Пат. Наконец он говорит – почти сварливо: – Если даже его и нет, что с того? Давайте двинемся. Нам разве нужен чай? У нас есть кофе. – Чай легче нести, – произносит Чарити так, будто отвечает урок. – Можно взять запас чая на месяцы и при этом добавить к своему грузу считаные унции. Причард пишет, речники фактории Йорк в бассейне Гудзонова залива никогда не брали на борт кофе, только чай. В полдень делали привал, кипятили воду и заваривали. Чай придавал им бодрости. |