Онлайн книга «Грозное дело»
|
– Кто их снимал?! – спросил Трофим. – Спирька Жила, – сказал Клим. – Зачем?! Клим молчал. – Спирьку сюда! – велел Трофим. Клим сказал, чтобы привели Спирьку. Пошли за Спирькой. Трофим отступил от окна и стал осматривать палату. Лавки там были как лавки, ковры как ковры, печь как печь… Вот только какая же она здоровенная, подумал Трофим, и тут же вспомнил, что царь очень не любит зябнуть, ему жара подай! Говорят, как пойдёт в мыльню, как сядет на полок да как велит плеснуть на камни, что уже дышать нечем, а он говорит: «А ну подайте мне Мстиславского, пусть он расскажет, как моё войско в Ливонии бьётся!» И волокут Мстиславского, и тот, ещё жару не нюхавший, уже и так обомлел… Ладно! Трофим подошёл к печи. Она вся была в немецких изразцах, на них были всякие действа. Но Трофим их не рассматривал, а только мельком глянул за угол – и там увидел кочергу, ту самую. Кочерга была по-прежнему в крови, и клок волос был на месте. А могли и спрятать кочергу. Да вот не спрятали! А почему? Трофим ещё немного постоял, подумал, а после отошёл к дальней стене и сел на лавку так, чтоб быть прямо напротив печи, и велел звать Савву. Его привели. Это и в самом деле был тот дворовой. Ему было лет под пятьдесят. Он был истопник как истопник, простоватый, перепуганный. – Савва! – велел Трофим. – Иди сюда! Савва подошёл. Ноги у него заплетались. Трофим, не вставая, подал ему крест. Савва поцеловал его и чуть слышно промямлил про то, что будет говорить как на духу. – Громче! – велел Трофим. Савва сказал это громче. Трофим утёр крест, убрал его, сказал: – Стань, где стоял. Савва отошёл на своё прежнее место и, глядя на Трофима, побелел ещё сильнее. Трофим усмехнулся и подумал, что дело уже почти сделано, сейчас Савва ему всё расскажет. Но тут вдруг открылась дверь и вошёл Зюзин, а за ним его люди, с десяток. – О! – радостно воскликнул Зюзин. – А вот и вы все тут! Трофим сразу поднялся с лавки и снял шапку. – Сиди, сиди! – сказал Зюзин. Но Трофим, конечно, не садился. Зюзин вышел на середину палаты, остановился возле Саввы, крутанулся на каблуках и всё так же весело спросил: – Что, пёс, молчишь? Рассказывай, как ты царевича убил. – Я не убивал, – чуть слышно сказал Савва. – Что-о-о? – нараспев спросил Зюзин. – Не убивал я, – сказал Савва уже громче. – А вот мой московский человек, – и Зюзин кивнул на Трофима, – говорит, что убивал. – Не убивал! – ещё громче сказал Савва. – Государь боярин! И он упал на колени. – Встань, пёс, – строго велел Зюзин. Савва встал. – Рассказывай, – уже не так сердито сказал Зюзин. – А то московский человек не верит. Ну! И Савва, глядя то на Зюзина, то на Трофима, начал рассказывать: – Я, это, сидел у нас в истопницкой. Здесь, за углом. Вчетвером сидели. И вот приходит наш старший, Карп Ильич, и говорит: чего ты, скотина, сидишь, не чуешь, что мороз ударил, а ну беги в покойную, пока не поздно! – Что поздно? – спросил Зюзин. – Поздно – это когда государь разгневается, если будет не натоплено. И я сразу встал, взял дров побольше и пошёл. Зюзин опять спросил: – Каких дров взял? – Вот этих. – Савва показал на печь. Там, возле неё, и в самом деле по-прежнему лежали кучей дрова. – И вот я вхожу… – Стучал? – строго спросил Зюзин. – Нет, Боже упаси! Нельзя стучаться. Царь-государь этого очень не любит. Ты, говорит, Савка, разве человек? Ты тень! Вот я как тень и хожу. Так же и тогда, как тень, вошёл. – А рынды что? – А они расступились. И я вошёл. Смотрю, царь с царевичем стоят при столике и между собой беседуют. – О чём? – Я никогда этого не слушаю. Это не моего ума дело. Я, когда сюда вхожу, становлюсь как тень. Даже как полено – ничего не вижу и не слышу и не понимаю. – А царевича убил! – насмешливо добавил Зюзин. Савва поморщился, но перечить Зюзину не стал, и продолжал: – И вот я вошёл, подошёл туда, где сейчас дрова лежат, и наклонился. И вдруг слышу… – Что слышу? – вскрикнул Зюзин. – Вижу! Вижу! – ещё громче вскрикнул Савва. – Вижу, как кто-то из того угла, где сейчас сидит московский человек… Все обернулись на Трофима. Ах ты, сука, подумал Трофим. А Савва продолжил: – Он оттуда вдруг как кинется! И на царевича! И по голове ему! Царевич на пол! Из него кровища! Царь на царевича и как заголосит! – Что? Царь заголосил? – недоверчиво переспросил Зюзин. – Нет! – сказал Савва. – Я оговорился. Царь упал немо. И немо лежит. А тот злодей вот прямо сюда, в печь, в изразцы кинулся – и нет его! – Как это в изразцы? – спросил Зюзин. – Ну, я не знаю, – сказал Савва. – Я говорю, как видел. Вижу – он был, и вот уж – его нет. А царевич лежит весь в крови. А царь лежит возле него как неживой. И я тогда в дверь и бежать! И кричать: «Царевича убили! Царевича убили!» И это всё. – Гм, – сказал Зюзин. – Вот как! – И, повернувшись к Трофиму, добавил: – Что скажешь? – Не верю я ему, – сказал Трофим. – Почему? – спросил Зюзин. – Потому что чего он побежал? Вот тут царевич лежит. Вот тут царь. И никого тут больше не было – и дверь закрыта, и окно закрыто, и в печь никто не влезал… А этот побежал вдруг. Почему? Потому что тут подумать больше не на кого, потому что тут были только царь, царевич и вот он. Поэтому кто мог убить, кроме него? Вот он и побежал поэтому. Так было? Нет? Савва очень сильно покраснел, стал почти чёрным… И сказал: – Так и я тогда подумал: никто мне в этого злодея не поверит, все скажут, это я убил. Вот я и побежал. Чтобы от греха подальше. – А забежал на дыбу! – сказал Зюзин. И резко спросил: – Чем бил? – Я? Кого?! – Царевича. – Не бил я его! – крикнул Савва. – А тот бил! Злодей! – Чем бил? – Не помню я! Зюзин усмехнулся, оглянулся на Трофима и сказал: – А вот мы сейчас вспомним. Ведь вспомним же? Трофим кивнул, подошёл к печи, сунул руку за угол и вытащил оттуда кочергу – в крови, с волосами. И строго спросил: – Этим? – Что это? – тихо спросил Савва. – Кочерга, – сказал Трофим, – твоя. |