Онлайн книга «Грозное дело»
|
– А что, люди правду говорят, что это царёва рубаха? – Какая царёва! – сердито ответил Ефрем. – Я её, что ли, с царя снимал? Как это так?! – А говорят же. – Говорят! – ещё сердитей продолжил Ефрем. – А я не слышал. На воле можно всякое сказать. А вот пусть на дыбе повторят! – Ох, ты и строг, Ефремка, – сказал Клим. – Тебе б только людей мучить. – Служба такая, – ответил Ефрем. – Будет другая служба, буду по-другому. – А всё же рубаха чья? Нежели с самого Малюты? – Нет, – со вздохом ответил Ефрем. – Малюту я не пытывал. А вот Афоньку Вяземского, вот этого да! И это его рубаха. – Вот прямо эта – с него? – Ну, не совсем эта, а почти. – Ефрем заулыбался, даже облизнулся. – Афонька был тогда в силе, ого! Первый опричник был Афонька. Вот кто зверь зверем был. Что я? Я же по службе зверь, а он зверь по нутру. Такая у него душа была. Он православного народу накрошил не дай Бог сколько! И думал крошить дальше. Но наш надёжа-государь царь и великий князь Иван Васильевич ему такого не позволил. И вот сижу однажды, думу думаю, а ко мне ведут Афоньку! В кровище весь, волосья клочьями, борода оборвана, половина зубов выбита, глаза заплыли. А рубаха на нём… Я как глянул… Оторваться не могу. Огнём горит! Эх, думаю, как бы мне эту красоту не замарать. И пособил Афоньке, усадил на лавку, ручки ему поднял, рубаху снимаю смирно, чтобы в крови не уделать. Государь заметил это, усмехнулся, говорит: «Что, Ефремка, глянулась рубаха?» Я отвечаю: «Есть грех, государь». Он: «Забирай!» Я и забрал. Вот чья была рубаха – с Вяземского. И как я её любил! Никогда не снимал – ни днём, ни ночью, ни в жар, ни в стужу. И что? Год миновал, а какой тогда был год длиннющий, тяжеленный, сколько было службы… И заносилась рубаха. На Рождество стою здесь у себя, служу, и тут же царь рядом сидит. И вдруг говорит: «Ты что это, Ефремка, заносил рубаху так, что смотреть противно. И вонища!» Я говорю: «Винюсь, царь-государь, свинья я». «Нет, – он говорит, – ты не свинья, а верный пёс». И обернулся, и велит Мстиславскому: «Ванька, а ну, чтоб завтра моему Ефремке был отрез парчи на новую рубаху!» И, ну, не парчи, парчи красной тогда не нашли, а атласу отпустили. Так с той поры и повелось: как Рождество, так мне рубаху. Так, думаю, и в этом году скоро будет. Уже ноябрь на исходе. Сказав это, Ефрем опять повернул локоть рубахи к свету и стал смотреть, нет ли на нём каких пятен. Клим вздохнул и начал говорить: – А мне царь-государь однажды… Но тут в сенях послышались шаги. Клим сразу замолчал. Раскрылась дверь, вошёл стрелец, уже другой, и сказал: – Я с Верху. Воевода сейчас крепко занят. Велел продолжать без него. Но смирно, с опаской, высоких статей не касаясь. – Это можете не беспокоиться, – сразу ответил Клим. – Иди и скажи… – Нет, – тут же ответил стрелец. – Мне велено остаться здесь. И повернулся к Трофиму. Трофим оставил кочергу на лавке, выступил вперёд и велел привести рынду Петра Самосея. Сенька сходил за угол, привёл. Трофим сунул рынде целовальный крест, рында его поцеловал, назвал себя и сказал, что будет говорить как на духу. Трофим посмотрел на Сеньку. Сенька быстро ушёл за угол. Было слышно, как за ним закрылась дверь в остужную. – В хомут? – услужливо спросил Ефрем. – Рано ещё, – сказал Трофим, глянул рынде в самые глаза и строгим голосом велел: – Рассказывай пока что вольно. – А что рассказывать? – испуганно ответил рында. – Мы стояли при дверях. Пришёл царь-государь с царевичем. Стоим. Приходит Ададуров, называет слово. Мы его впускаем. А как было не впустить? Он и вошёл к царю. Он и раньше туда часто вхаживал. Стоим… – А слышно было что-нибудь? – спросил Трофим. – Нет. Ничего. Там дверь на войлоке. Трофим подумал, согласно кивнул. Рында, осмелев, продолжил: – Стоим. Служим. Ададуров вышел. И ушёл. – Как он ушёл? – спросил Трофим. – Какой был из себя? Крови на нём не было? Глаза не бегали? Сам не запыхавшийся был? Рында подумал и сказал: – Он злой был, Ададуров. Красный. Даже вот так: закрыл дверь, сплюнул, шапку надел и ушёл. Трофим посмотрел на Клима. Клим усмехнулся и сказал: – Это ему войска в Псков не дали. – Что? – строго спросил Трофим. – А ты откуда это знаешь? – Ай! – ответил Клим. – Не придирайся. Да и не наше это дело, а посольское. Это уже пусть Зюзин с Ададурова спрашивает, почему тот от царя выходил и плевался. Какая свинья! – Ладно, – не стал спорить Трофим. – Пусть так. – И снова обратился к рынде: – И вот Ададуров плюнул и ушёл… – И ещё растёр! – прибавил рында. – И уже только после ушёл. – А дальше было что? – спросил Трофим. – Не возвращался Ададуров? – Нет. А после Савва-истопник как выскочит да как начнёт орать! – Так он что, там давно сидел? Он туда ещё до Ададурова вошёл, так, что ли? Рында подумал и ответил: – Вряд ли. – Тогда он когда туда вошёл? – Не знаю, – честно сказал рында. Покосился на Ефрема и опять сказал, уже с надрывом: – Не знаю! Он же туда-сюда всё время ходит. А если зябкий день, так царь его так и гоняет топить и топить! – А в тот день гонял? – В тот не помню. – Пётр! – строго сказал Трофим. – Подумай! Вспоминай, пока не поздно. На дыбе будет трудней вспоминать. Рында молчал, стрелял глазами. – Ну! – грозно велел Трофим. Ефрем схватил рынду и начал крутить ему руки. Рында не выдержал и не своим, визгливым голосом воскликнул: – Откуда я знаю?! Может, он в другую дверь вошёл, а в нашу вышел! – В какую другую?! – С другой стороны! – Где с другой? Что за дверь? – Э! Э! Э! – зачастил Клим. – Петька! Одумайся! Чего молотишь?! На кол сядешь! – И уже сунулся к рынде… Но Трофим схватил его и оттащил, сам повернулся к рынде, взял его за подбородок и выкрикнул: – Молчать всем, суки! Все затихли. Трофим медленно, едва не по складам спросил: – Какая ещё дверь, Петруша? Где? – Ну, я не знаю, – дрожащим голосом ответил рында. – Мало ли. Не может того быть, чтобы в такой важной хоромине была только одна дверь… Не знаю… И он замолчал. И даже прикусил губу для большей верности. Трофим кивнул Ефрему. Ефрем крепко встряхнул рынду. Но рында даже не пикнул. – Говори! – строго велел Трофим. – Где вторая дверь? На дыбу хочешь? Рында понуро молчал. Клим из-за Трофимовой спины сказал: |