Онлайн книга «Грозное дело»
|
– Говори! – напомнил Годунов. – Чего замолчал? Говори. – А что теперь?! – сказал Трофим. – Раньше надо было говорить. И опять повернулся к царевичу. Царевич смотрел на него. Глаза у царевича сильно слезились, он моргал, слезинки катились, а глаза опять слезами наполнялись. Надо было промывать глаза. Чего же они так, думал Трофим, или нарочно залечили, что ли? Никого он теперь не узнает. Но царевич вдруг сказал: – А я тебя видел. Ты приходил сюда. Голос у царевича был слабый, Трофим едва расслышал. Царевич приготовился ещё сказать, но сил не хватало, он облизнул губы. Трофим наклонился ниже… Но его оттолкнул Годунов, наклонился над царевичем и быстро-быстро заговорил: – Батюшка-царевич! Отец наш родной! Только скажи… Царевич поморщился, сказал: – Уйди. Годунов отпрянул. Царевич уже громче повторил: – Уйди! Кому я говорю! Годунов шагнул к двери. Царевич свёл брови. Годунов вышел за дверь. Царевич строгим голосом спросил: – Кто здесь ещё есть? Ну?! Бельский выступил вперёд. – Уйди! – велел царевич. Шагнул Эйлоф. Царевич прогнал и его. Шагнул поп. Царевич усмехнулся и сказал: – А ты, Феодосий, останься. А, подумал Трофим, вот кто это – поп Феодосий, царский духовник. Поп подошел к двери, прикрыл её. Царевич опять посмотрел на Трофима и сказал почти обычным голосом: – Я знаю. Тебя из Москвы призвали. Ты спрашивал, чем меня били. Так? Трофим кивнул – так. – И я сказал, что я не видел, – продолжил царевич. – Потому что сзади били. Так? Трофим опять кивнул. Царевич посмотрел на Феодосия, сказал: – Скрывал я. Грех на мне. Феодосий согласно кивнул. – Велик ли этот грех? – спросил царевич. – Нет, – ответил Феодосий. – Ты же не ради себя согрешил. – Не ради. Да, – сказал царевич, улыбаясь. Опять посмотрел на Трофима. Сказал: – С правой руки меня убили. Посохом. Трофим молчал. А в груди у него всё горело! Вот оно как, подумалось, вот так!.. А царевич тихо засмеялся и спросил: – Чего не спрашиваешь, кто убил? Трофим опять промолчал. Стоял, боялся посмотреть на Феодосия. – Червь ты! – громко сказал царевич. – Я ради чего велел тебя сюда призвать? Чтобы ты моё покаяние принял. А ты червь! Что тебе Васька Зюзин скажет, то ты и повторишь! Червь! Червь! И все черви! И я червь! Оробел! А надо было… А… И он весь изогнулся, дёрнулся и попытался встать, но сил в нём уже не было, его только трясло. Феодосий кинулся к нему, прижал ладонь ко лбу, начал шептать: – Иванушка, Иванушка! Христос с тобой! Господь милостив, Иванушка… И царевич понемногу успокоился. Его перестало трясти. Лицо у него от пота было мокрое, все в красных пятнах, а у левого виска всё синее… Но он опять заулыбался, осмотрелся, увидел Трофима и моргнул. Феодосий с умилением сказал: – Признал, слава Тебе, Господи! Царевич закрыл глаза и опять улыбнулся. И почти сразу ровно задышал. – Отходит, болезный, – чуть слышно сказал Феодосий. Трофим спросил: – Причащали? – Как это?! – сказал Феодосий. – Живого хоронить? А если… Государь не простит! – Ну а… – Это как Бог решит, – строго сказал Феодосий. – Сам знаю. Не учи. И широко перекрестился. Трофим, помолчав, спросил: – Так что мне теперь делать? – Как что? – удивился Феодосий. – Что раньше делал, то и делай. – Так он вон же что сказал! Про посох. – А кто это слышал? Ну, я слышал, ну и что? Я, знаешь что, бывает, слушаю? Иной как начнёт каяться, так хоть святых из дому выноси. А я сижу и слушаю. Нельзя перебивать. Человек же уходит, дай ему чистым уйти, вот в чём моя забота. И он ушёл, а я молчу, он в могилу, и я как могила. Так и тут: сказал про посох, так когда сказал? Когда в могилу уходил. А почему раньше молчал? Потому что раньше думал – будет ещё жить, вот и молчал про это, чтобы жизнь не портить. Да и сейчас он как? Вначале всех выгнал, только нас оставил, и только потом заговорил. Перед тобой был грешен – и перед тобой покаялся. А я этот грех отпустил. И ему стало легко. Вот почему он нас не прогонял – для своей лёгкости. Ты посмотри – легко ему? Трофим обернулся. Лицо у царевича было всё синюшное, но улыбалось. – Легко? – ещё раз спросил Феодосий. – Легко, – кивнул Трофим. – Вот то-то же! И тебе тоже должно стать легко. Ты же теперь знаешь, как оно там было, и уймись. – Как это уймись? Он же сказал про посох! – Про чей посох? Ты что, знаешь, про чей посох он сказал? – Ну… – начал было Трофим, но не договорил – сам замолчал. – Вот то-то же, – сказал с усмешкой Феодосий. – Бес тебя путает, сын мой. Гордыня гложет. А кто ты? Государь-царевич правильно сказал: червь ты. И все мы черви – из земли пришли и в землю же уйдём. И что нам Васька Зюзин скажет, то и повторим. И это и есть смирение. – И громко добавил: – И мудрость! Ибо что иначе будет? Иди и скажи ему про посох! Мало было крови пролито? Ещё желаешь? Мало было невинных замучено? Ты сидишь там у себя в Москве и ничего не видишь, он раз от разу к вам заедет, так у вас всех сразу мокрые порты, а здесь он каждый день, и в жар и в хлад. Подай ему! И подаём. И знаем, гореть нам в геенне огненной до Страшного суда, а что поделать? Пойти поперёк? Так только ещё больше крови будет. А ты: посох, посох! А что, если это не посох, а перст судьбы? Это сейчас он лежит, улыбается, а ты его раньше видел? Он к тебе на исповедь ходил? А ко мне ходил. И потому ещё раз говорю: может, это перст судьбы и всем нам облегчение. Царевич застонал, губы его скривились. – Иванушка, Иванушка, – запричитал Феодосий и подступил к нему, начал его оглаживать по лбу, что-то нашёптывать. Царевич понемногу успокоился. Феодосий, опять повернувшись к Трофиму, сказал: – Не кори себя, сын мой, этот грех я на себя возьму. Иди. Трофим стоял, не шевелясь, и смотрел на царевича. Потом спросил: – А из-за чего он его так? – Кто его знает, – сказал Феодосий. – Может, и не из-за чего, а по горячности. Вот как в прошлом году шуту досталось. Осип Гвоздев был такой. Тоже начал задирать, дерзить. Ну и посохом его, посохом! А тот возьми да помри. И вот теперь за это кара. И государь презлющий был в тот день! Как порох! – Из-за чего презлющий? |