Книга Кошмар во сне и наяву, страница 83 – Елена Арсеньева

Герман поглядел на Ваху. Он не помнил фамилии этого человека с лицом, словно бы высеченным из грубого серого камня. Вроде бы он чеченец, вспомнилось сейчас, когда услышал про кавказские горы. Ну, с адресом побега все ясно: эта территория в наше время похлеще какого-нибудь махновского Гуляй-поля! Но вертолет… Сколько может лететь вертолет? Три, пять часов? Сомнительно. Наверное, обдуман пункт посадки, где-то ждет подстава.

Он не метался мыслями: да как же это могло случиться, да каким образом? Как бы оно ни случилось, судя по слаженности действий и вооружению захватчиков, все было обдумано заранее. И очень тщательно. И можно не сомневаться: присутствовала устойчивая связь с волей.

Он нахмурился, ловя обрывок какой-то догадки, родившейся как ответ на вопрос: почему те двое урок выскочили из его кабинета вооруженными?..

– Ладно, короче, – взмахнул пистолетом Стольник. – Детали после. Не крути так громко колесиками, лепило, девчонка потом все тебе расскажет, как машинки с пушками сюда доставили. Христос воскрес! – хихикнул он, поворачиваясь к Вахе. – Или Аллах акбар? Воистину акбар!

Девушка резко вздрогнула под рукой Германа. Он покосился – и встретил полный ужаса и изумления взгляд.

– Я ничего не понимаю, – сказала тихо. – Он что, хочет сказать – мы привезли сюда оружие? Чепуха какая.

– Так это ты… со своими куличами! – захлебнулась криком Регина Теофиловна.

Ваша повел стволом – она умолкла, будто подавилась.

Девушка закрыла лицо руками.

– Не переживай, – отечески сказал Стольник. – Это мужские игры. Вас не обыскивали, конечно? И коробки не проверили? Ну да, кому это на хрен надо среди ночи да когда такой батончик своими сиськами груз прикрывает.

– Это… шофер? – с запинкой спросила девушка.

– Да уж не этот ваш… смиренный инокпланетянин под рясой приволок! – хохотнул Стольник. – А лихо все проделано, да? Разлила-ась Волга широко!.. – дурашливо заорал он вдруг и резко оборвал песню: – Ладно, кончили базар. Вы, двое, быстро решили: куда – к стенке или с нами?

– С вами, – выпалил Антон, дергая Макса за руку, – конечно!

– Лады. Тогда наденьте штаны, а то стоите, как два грызуна-детсадника. Да и сам оденусь, холодрыга.

Он вернулся в палату.

– Пошли, – взмахнул оружием Ваха. – Все сюда!

Бирюк отталкивал заложников от стенки, гнал в процедурную.

Герман оглянулся:

– Афганец, погоди. Что с Севастьяновым?

Тот молча передернул плечами:

– Да брось ты, доктор. Кому надо умереть – тот умер.

– Убили его? Да вы совсем, что ли?.. Сами себя гробите!

Не обращая внимания на Бирюка, Герман нагнулся, нажал пальцами пониже левого уха охранника и не сдержал облегченного вздоха, ощутив слабое биение пульса: – Он жив!

Ваха, оскалясь, шагнул к нему, но Бирюк качнул головой:

– Не надо, еще успеем. Чем больше живых, тем лучше – он прав. Если бы этот поганый вертухай сдох, они бы там совсем озверели.

«Значит, не он стрелял в Севастьянова, – догадался Герман. – Конечно, сам Ваха!»

Он перевернул Севастьянова и потащил по полу в процедурную.

– Во, вытирай пол, давай, а то тут такая грязища! – пробурчал Ваха, но не сделал попытки помешать Герману.

Севастьянов был тяжел, как каменный. Герман оглянулся, но Агапов, поддерживая повисшую на нем Регину Теофиловну, уже вышел в процедурную.

Тут чье-то плечо коснулось плеча Германа. Та девушка из фонда.

– Я не виновата, – пробормотала она, вцепляясь в плечо раненого и пытаясь тянуть. – Я не знала! Я думала, у нас двигатель заглох… и трактор нас тоже не сразу вытащил, это все выглядело так естественно!

– Осторожнее, – сказал Герман, – не так рьяно. Я еще не понял, куда он ранен, так что постарайтесь ему не повредить. Лучше поддерживайте ноги, а я возьму за плечи.

Севастьянов оказался так тяжел, что когда его дотащили до процедурной, у Германа сердце ходуном ходило, а девушка была бледная, прямо-таки белая, и дышала надсадно. Поднять и положить раненого на узенький топчан им оказалось не под силу.

Сопровождавший их Бирюк сноровисто обшарил шкафчики, вывалил на пол горстями небогатый запас таблеток и беспощадно раздавил их каблуками. Швырнул Герману бинт, охапку ваты, а несколько бутылочек со спиртом и йодом хладнокровно грохнул в раковине.

Герман поморщился от резкого запаха и от вдребезги разбитых надежд. В одном из этих бутыльков было то, что он сегодня видел во сне, и, чего греха таить, мелькнула полубезумная надежда… но спирт с клофелином, булькая, скрылся в стоке.

– Черт бы тебя подрал! – со злым отчаянием сказал Герман. – А рану я чем промою?

Бирюк молча вышел.

Агапов метнулся к окну, но оно мало что было забрано решеткой – почти вплотную примыкало к бетонной стене.

– Сколько раз хотел перенести процедурную в другую комнату, посветлее, – вздохнул Герман. – Сейчас бы штурмовали окошко… Хотя вряд ли нам позволили бы. Регина Теофиловна, поможете перевязать? Вы как?

Она слабо качнула головой: видимо, никак. Герман вгляделся в ее землистое лицо, рыхло обвисшее на топчане тело.

– Ну, вы все-таки держитесь, – сказал как мог мягко, хотя раздражение вспыхнуло в душе. – Единственное достоинство, которое от нас сейчас требуется, это терпение.

Регина, чудилось, не услышала ни слова.

– Я помогу, – шепнул кто-то рядом, и серые глаза глянули на него сверху. – Надо руки помыть, да?

– Потом, – качнул головой Герман. – Сначала одежду разрежем.

Севастьянов был ранен в правое плечо и дважды в руку – локоть и кисть перебиты пулями. Девушка, стоя на коленях и сосредоточенно сведя брови, резала ножницами окровавленную одежду. Герман исподтишка на нее поглядывал не то чтобы из какого-то особого интереса, скорее из опасения – не грохнулась бы в обморок. Уж очень она была бледная. Но ничего, держалась хорошо, только иногда тихонько всхлипывала без слез: то ли от жалости к Севастьянову, то ли от собственных переживаний.

За дверью громко разговаривали, гоготали. Визгливо пробивался голос Антона: