Онлайн книга «Супердвое: убойный фактор»
– Можно долго рассказывать о Пири Рейсе. Он был отважный мореплаватель. Интересно, что он оставил потомкам карту, на которой была изображена береговая линия Западной Африки, а также восточной части Южной Америки и Антарктиды. – Антарктиды! – удивился я. – Именно! – воскликнул Анатолий Константинович. – Изюминка в том, что, по утверждению местных краеведов, на одном из этих островов спрятана верхняя половинка этой карты, на которой помещена Атлантида! – Herr Chatterer! – пристыдила Закруткина фрау Магди и, обращаясь ко мне, предупредила: – Hören Sie nicht zu es [60]. Эти слова произвели на меня неизгладимое впечатление своей незамысловатой афористичностью. Меня как бы вновь ненавязчиво приглашали самостоятельно отделить зерна от плевел, приложить усилия, чтобы разобраться в конспиративных приколах, на которые был так щедр незабвенный Николай Михайлович. Не знаю, как насчет коммунизма, но, судя по уловкам Закруткина, учение Трущева о том, что путь к согласию извилист и добраться до цели можно, только прихватив в дорогу веру, истину и любовь, жило и процветало. Являлось ли оно самым светлым в мире, давало ли надежду на спасение, меня ничуточки не волновало. Мне было хорошо в лодке, я предвкушал прогулку по историческому саду, где, разглядывая прошлое, мог бы наряду со смирением обзавестись мудростью. Там, глядишь, недалеко и до идеала или, по крайней мере, до чего-то такого, что можно было бы счесть за идеал. Я посматривал на историю, лихо отшившую Анатолия Константиновича. Трудно сказать, кем ей приходился Закруткин? Зятем, копией мужа?.. Какие отношения связывали эту сладкую троицу? Имеем ли мы дело с особо засекреченной полигамией? Какое это имело значение, когда, ступив, наконец, на необитаемый остров, я кожей ощутил, насколько ближе мне стала Атлантида, не говоря уже об Африке и Антарктиде. Остров «Сдвинутой тюбетейки» показался мне самым загадочным местом на земле. Здесь, в древних средиземноморских водах, чья прозрачная бирюза распространялась на десяток метров в глубину, можно было без помех заняться ловлей тайн Третьего рейха. * * * Из разговоров с бароном Алексом-Еско фон Шеелем. Турецкая Республика, необитаемый остров. Сентябрь 200… года Искупавшись, барон приладил для сидения надувной матрас и устроился рядом. Я включил диктофон. – …явившись из Копенгагена, я с вокзала позвонил дяде Людвигу. Генерал пригласил меня на ужин. – Мы ждем тебя, мой мальчик, в двадцать ноль-ноль. Времени у меня было в обрез. В этот час у Первого, якобы только что вернувшегося из Дании, была назначена встреча со связным, поэтому, переговорив по телефону, я помчался в Шарлоттенбург на съемную квартиру, где скрывался Анатолий. Тайну посещения Бора надо было сохранить в любом случае. Задача перед Толиком стояла непростая – изобразить перед родным отцом человека, которого тот предлагал шлепнуть в Швейцарии, а заодно передать донесение, составленное мною после посещения Бора. – Не шлепнуть, а убрать, – поправил Шееля Анатолий Константинович, сидевший на камне за урезом воды и пробовавший на растяг ружье для подводной охоты. – Ты вот что, – предупредил его Алексей Альфредович, – не учи ученого и не забывай, что подводная охота здесь запрещена. – Какая здесь охота! – в сердцах ответил Закруткин. – То ли дело на Кубе, в компании с Хемингуэем. Он скользнул в море, а барон, подобрав плоский камень, запустил его в море. Я насчитал шесть «блинчиков» – шесть касаний мира воздушного с миром подводным. – К Майендорфам я отправился на U-бане – это что-то вроде нашего метро. Зашел в вагон, услышал знакомое «Цу-ррр-рюк бляйбен!» [61], и, признаюсь, до самой Инсбрукплатц волновался – после свидания в Свердловске это была моя вторая встреча с дядей Людвигом. Почему-то я не брал в расчет Закруткина и его приключения в Смоленске. Мне все еще казалось, это была его одиссея, его приключения. В подъезде дома на Бенигсенштрассе, назвав себя инвалиду, устроившемуся в стеклянной будке возле лифта, меня ударило наотмашь. Тебе мало прокола в Копенгагене? Ты решил напортачить в Берлине?! Ты в Берлине, Леха!! И ты – Закруткин!! Цурюк бляйбен! Теперь у тебя нет своего, чужого. Теперь у нас все общее – одиссеи, приключения, лифт, даже смерть одна на двоих. Слава Богу, что хотя бы не женщины. Я – немец, но за Тамару прибил бы на месте. Хочешь спросить – убил бы за Магди? Тогда нет, но было интересно, какой она стала. Я запомнил ее аккуратной чистюлей, тринадцать лет назад тайком передавшей мне записочку, в которой обещала ждать моего возвращения von Russland «до самой могилы». Вот так, дружище! А ты – женщины! Я промолчал. Ни до, ни после монолога я ни словом не перебил барона. Его будто прорвало. – Это был бред, понимаешь, незамутненный, изобретательный, фантастический бред. В лифте я не мог избавиться от ощущения, что теперь уже не разберешь, кто из нас поднимается на третий этаж, а кто влез в чужую шкуру. Признаюсь, перед тем как позвонить в квартиру, я очень пожалел, что рядом со мной нет Анатолия. Вдвоем как-то спокойней. Вообрази, заходим мы в квартиру к Майендорфу, оба в военных мундирах. И у Магди появился бы выбор – ждала одного, вернулись двое. Алекс-Еско усмехнулся. – Меня разобрал необоримый смех. Я стоял на лестничной площадки и меня буквально сотрясало от безмолвного хохота. О хохоте упомяни, все остальные антимонии выброси. – Не выброшу! Если выбросить, о чем рассказывать? После короткой паузы барон согласился. – Как хочешь. В любом случае отметь, уроки Трущева не прошли даром. …за столом дядя Людвиг заявил, что Магди ждет не дождется рассказов о посещении Дании. На месте ли русалка, разгуливает ли по Копенгагену тень отца Гамлета, и долго ли ленивые датчане будут саботировать программу производства вооружений, которую фюрер возложил на них. Я бросил взгляд на девушку. Магдалена опустила глаза. По ее виду не скажешь, что ее интересуют ленивые датчане. Тем не менее я охотно поделился впечатлениями. Копенгаген по-прежнему патриархален. Состояние дел на заводе оставляют желать лучшего. Рабочие и служащие лишены энтузиазма, как, впрочем, и все датчане. Странно, в такую трудную годину им даже разрешают бастовать. Затем я обмолвился о посещении Нильса Бора. Майендорф отложил нож. – Какое отношение к командировке в Копенгаген имеет этот неврастеник, свихнувшийся на изучении атомного ядра? |