Онлайн книга «Примкнуть штыки!»
|
– Понял, товарищ старший сержант, не перепутаю. – Гляди у меня. А то высунешься под пулю снайпера. Ночью они обязательно подойдут. Замаскируются. Утром начнут охоту. – И, выдержав небольшую паузу, сказал: – Ну и несёт же от тебя, Денисенко! – Вы же сами сказали, организм у меня такой, – вздохнул Денисенко. – А может, ты придуриваешься? А, Денисенко? Немца вон какого завалил! И как ты с такой болезнью в училище попал? – Раньше у меня такого не было, – тихо признался курсант и снова вздохнул. – Я и сам не могу понять, что со мной такое. А немец сегодняшний… Он, товарищ старший сержант, так перед глазами и стоит. Пробовал уснуть – не могу. «Муттер, муттер…» Это ж он, товарищ старший сержант, мамку звал. Перед смертью. А видели, как Петьке весь бок разворотило? Разрывной пулей. Тоже мамку звал, пока не помер. В траншее справа наступила тишина. Денисенко выговорился и теперь молчал. Не откликался и помкомвзвода. Только в другой стороне, где травил очередную байку сержант Смирнов, слышались приглушённые голоса и придавленный смех. – Слышь, Денисенко, – вдруг отозвался помкомвзвода. – Ты об этом не думай. Мамку он звал… Чтоб у той суки, какая их, таких, нарожала, вымя отсохло. – И погодя сказал: – Хочешь, я тебе запасные кальсоны дам? У меня два комплекта. Прихватил. Думал, что и нас без шинелей отправят. Пришлось бы сегодня германа раздевать. Третий взвод вон весь в немецких шинелях… Приоделись… А, Денисенко? Тёплые, сухие. – Не надо, товарищ старший сержант. Уже всё высохло. Правда. – Ну, гляди. – И вдруг спросил: – Ты сколько патронов сегодня израсходовал? – Стрелял я, товарищ старший сержант. Много стрелял. Подсумки лёгкие стали. – Ну? Сколько же выстрелил? Денисенко завозился, загремел чем-то на дне окопа. – Две обоймы. – Стрелял… Мало ты стрелял, Денисенко. Завтра, если пойдём, пали больше. Молоти в его сторону, если даже прицелиться нет возможности. А пуля, что ж… Она, если полетела, то цель найдёт. Понял, Денисенко? – Так точно, понял. – Ну, вот и добро. Пали в их сторону. Пускай они, суки, штаны мочат от твоей пальбы! Патронов у старшины возьми побольше. Патроны лишними не бывают. Это, учти, от твоей болезни тоже помогает. – Правда? – Ну конечно! Снова наступила тишина. И погодя Денисенко тихо, почти шёпотом, спросил: – А что, товарищ старший сержант, завтра опять в атаку пойдём? – Будет приказ, так и пойдём. А ты как думал? Война закончилась? Думаешь, немца завалил, так они все и разбежались? – И погодя усмехнулся одобрительно: – А завалил ты его здорово! Правильно действовал! Храбро! Молодец! Дождь совсем прекратился. И вроде как захолодало. Потянуло ветерком. И холод стал проникать в окоп, забираться под шинель, в рукава и за воротник. Нет, спать нельзя. Подползут, навалятся и прикончат всех кинжалами и штыками. И Воронцов решил перебраться к Смирнову, к соседям, в третье отделение. Там, похоже, было теплее. Там не спали. Двое курсантов лежали на дне траншеи и всхлипывали, давясь от смеха. Воронцов едва не наступил на них. Другие сидели на корточках, уронив головы между колен, или стояли, привалившись к стенкам траншеи. Оружия из рук курсанты не выпускали. В нишах, аккуратно вырезанных сапёрными лопатками под брустверами, лежали гранаты и запасные магазины. Там же стояли прикрытые касками котелки. – Ну, чего ржёте, третье отделение? Взвод демаскируете. – А ты, сержант, почему своё отделение бросил? Ботвинский узнает, будет тебе… – Ладно, отставить. Садись, Сань, мы гостей не прогоняем, – сказал Смирнов. Командир третьего отделения сержант Смирнов сидел на ящике из-под гранат и курил длинную папиросу. У него был такой вид, как будто он находился не в траншее, а в шикарном ресторане. Папироса была только-только раскурена. Такие курсанты приносили из увольнения, куда случалось вырваться из расположения военного лагеря и побывать в Серпухове у родни или подружек. Тусклый медный огонёк папиросы озарял нос и вздёрнутую верхнюю губу Смирнова. Лицо его сияло сдержанной улыбкой триумфатора. – Смирнов, гад ты этакий, расскажи ещё что-нибудь! – умолял его курсант, сидевший напротив; он всхлипывал и хрюкал от смеха, утирал рукавом шинели слёзы. – Пускай второе отделение послушает. – Давай, Стёпа. Давай, командир. Тисни роман, как говорят блатные. Посмотри, маэстро, на публику – народ ликует и рукоплещет. А? Или уже всё? Пуста коробочка? Сержант Смирнов затянулся ещё несколько раз, блаженно пуская вверх струйку сизого дыма, выдержал паузу, очевидно, необходимую для перехода к новому сюжету, уверенно дёрнул бровями и сказал: – Сперва гонорарий. – Сколько? – Как договаривались, три штуки. – Ого! – Давай, давай. Искусство требует… Курсанты нетерпеливо зашевелились, задвигались. И вскоре передали сержанту три папиросы. Тот вытащил из полевой кирзовой сумки картонную коробку «Казбека» и бережно сложил туда свой «гонорарий». Затянулся задумчиво, осветил медным тусклым огоньком вздёрнутую губу, захлопнул коробку «Казбека», как захлопывают перед любопытствующими шкатулку с драгоценностями. – Эх, сержант, узнает политрук или ротный, влетит тебе по полной программе! – У нас в отделении доносчиков нет. Или я ошибаюсь? Все молчали. – Ну, вот, слушайте, оболтусы. Было, значит, дело… Курсанты замерли. В траншее установилась такая тишина, что слышнее стали раскаты дальней артиллерийской канонады к северу от шоссе. И все они какое-то время слушали её гул и рокот, будто пытаясь понять, что же всё это означает. На западе же, куда уходила, перебираясь в темноте через мост, Варшавка, всё было тихо. Молчали, затаившись где-то там, за Изверью, и боевые охранения. – Была-жила молодая барыня, – приступил к обещанной теме сержант Смирнов. – Много перебывало у неё лакеев, и все они казались ей похабниками, и она прогоняла их от себя. А барыня богатая, и не сказать, чтобы жадная. Вот один молодец и сказал: «Дай-ка я пойду к ней наймусь!» Звали его, как и курсанта Гурьева, Иваном. Иван – крестьянский сын. Гурьев! Ты ведь у нас тоже парень деревенский? Гурьев, ты где? – Здесь я, товарищ сержант. – И в углу траншеи привстал с соломы рослый курсант. – Ну, вот такой же, как ты Гурьев, и тот Иван был. И вот пришёл он наниматься. «Смотри, голубчик, – говорит барыня, – я не пожалею денег, только с тем условием, чтобы бы ты не говорил ничего похабного». – «Как можно говорить похабное!» – отвечает он ей. В одно время поехала барыня в своё имение. Взяла с собой и Ивана. Как же без слуги в деревне? Подъезжают они к имению. Барыня смотрит: ходит стадо свиней и один боров… |