Онлайн книга «Кузьма Минин»
|
* * * Несколько ополченцев, придя к Кузьме, сказали ему, что в городе ходит сплетня, будто «нижегородские мужики хотят Кремль ограбить, а подстрекает их к тому Кузьма. Кузьма, мол, везде похваляется: если бы-де не я, то ничего бы и не сделал князь Пожарский». Что ни день – новая сплетня. Болтали о зазнайстве Минина, о его алчности и безбожии и смутьянстве, говорили о том, что он возмечтал сам царем быть. По таборам бегали какие-то люди, разнося эти небылицы. При встрече с Пожарским Минин пожаловался ему на клеветников. – Ты сам виноват, Кузьма Минич!.. Не умеешь ты ладить с людьми. Гордый ты. Резкий на язык. Нет в тебе почтительности к старшим. Лучше молчи, а не перечь боярам и князьям. Божьего мира тебе не переделать. Мелкое среди мелких людей почетнее и понятнее, нежели великое. Приноровись к ним. Сломи свою гордыню. Минин низко поклонился Пожарскому: – Спасибо, князь! Благодарствую. За правду стоять и получить клевету ради нее мне более по сердцу, нежели лгать перед самим собой и приноравливаться к недостойному. Лишний я здесь стал, вот что. Не ко двору пришелся. Так и скажи, Митрий Михайлыч. Пожарский остался недоволен ответом Минина. – Гляди сам, Кузьма Минич, не вышло бы худа! Не случилось бы чего! После этого разговора с Пожарским Мининым овладело глубокое раздумье. * * * Предсказание Пожарского сбылось. Кузьму вызвали на совет бояр в Цареборисов дворец. Некоторое время ему пришлось постоять в больших сенях около стражи. Таково было распоряжение Трубецкого. До того, как впустить Минина внутрь хором, бояре долго о чем-то совещались между собою. Наконец в сени вошел дьяк и повел Минина в покои Трубецкого. В просторной светлой палате на расставленных полукругом креслах сидели бояре: Мстиславский, Воротынский, Шереметев, Куракин, Трубецкой, Морозов, Долгорукий, Иван Никитич Романов, Черкасский, Пожарский и другие. Тут же на особом месте за небольшим столом два дьяка с гусиными перьями за ухом. Бояре были одеты в сверкающие золотом парчовые кафтаны и вообще вид имели торжественный, праздничный. Мстиславский осоловелым тяжелым взглядом уставился на вошедшего в палату Кузьму. Все другие, развалившись в креслах, с любопытством и язвительными улыбками рассматривали Минина. – Садись, староста… – слащаво-ласковым голосом, от которого Кузьму покоробило, произнес Трубецкой, указав на скамью, поставленную на середине палаты перед боярами. Минин, поклонившись, сел. Трубецкой обратился к нему: – Так вот, староста, на тебя жалуются… Превозносишь ты себя не по заслугам… Говоришь ты много, не по чину. В соборе на паперти, когда молились об изгнании короля, при большом многолюдстве сказал: я-де спас Москву, а бояре ничего не сделали и меня ущемляют, а кабы я знал, не ходить бы нам сюда… Пускай бы господами были поляки. Все лучше, чем бояре. Минин с удивлением выслушал сказанное Трубецким. Спокойно улыбнулся. – Такого у меня и на уме не было, на паперти я крикнул на стрельцов: «Чего бьете народ? Чай, не поляки!» – Не отпирайся! Ты сказал иное. Трубецкой хлопнул в ладоши. В палату вошел нижегородский купец Охлопков, находившийся во все время похода при ополчении. Перекрестившись на все стороны, он поклонился Трубецкому: – Бью челом, князь, тебе и всему ясновельможному собранию. – Знаешь ли ты этого человека? – спросил его Трубецкой, указав на Минина. – Как не знать! – Говорил ли он то, о чем ты нам поведал? – Крест целую всему боярству, говорил. Лучше, говорил, поляки, чем бояре. Минин покраснел, заволновался. – Зачем клевещешь? Чего ради чернишь людей?! Когда ты слышал от меня такие речи? Охлопков приблизился к Минину, взял его за руку и с дружеской укоризной, вкрадчиво произнес: – Минич… не бери греха на душу, сознайся? Сам я слышал. – Кузьма с сердцем отдернул руку: – Прочь! Отойди от меня, клеветник! Не в чем мне сознаваться. Бояр я не боюсь, не боюсь я никаких земных царей. Мне ничего не надо. А за правду умереть готов. – Тебе ничего не надо. Но мне говорили, что, вернувшись с почетом и наградами, ты хочешь мясную торговлю забрать в Нижнем… И меня втоптать в грязь. Грустная улыбка скользнула по лицу Минина. – Ты убоялся, не перебил бы я после войны у тебя доход? Бедный барышник! Своекорыстие помутило тебе разум и толкнуло на ложь… В разговор вмешался Мстиславский: – Чего для порочишь своего земляка? Он убоялся не тебя, а бога! Не он провинился, а ты. Ты склоняешь народ к смуте! Бояре встрепенулись. Послышались негодующие возгласы: – Холоп! Против нас пошел! Изменник! Минин мужественно выслушал крики бояр. Поднялся с места, обвел хмурым взглядом собравшихся. Когда шум прекратился, Мстиславский спросил Минина: – Стало быть, ты не признаешься? – Нет. Мстиславский хлопнул в ладоши: – Вот другой послух… Тоже твой земляк. Появился Фома Демьянов. Он быстрыми шагами дошел до середины палаты, стал на колени перед боярами и несколько раз до земли поклонился им. – Говорил ли Минин то, о чем ты нам сказывал? – спросил его Мстиславский. – Как перед богом… – Фома перекрестился, – говорил. Говорил! Пускай покарает меня господь! – Нам ведомо, Кузьма Минич, что нашелся в Нижнем у вас человек, говорил он против государства, против земского подмосковного ополчения… Прокопий Петрович послал своего усердного воеводу Ивана Ивановича Биркина просить нижегородцев о сборе денег на ополчение… А тот человек всяко отговаривал народ помогать святому всея земли делу. И не токмо Ляпунову, а восстал он и против своего же нижегородского воеводы… против князя Александра Андреевича Репнина… «И ему, мол, не давайте денег…» Мало того, он колебал народ, хуля князей, именуя их изменниками. И есть слух, что и князя Вяземского в Нижнем немного лет назад погубили по его же наущению. А денег он отговорил дать в те поры, в кои князь Репнин, идя к Москве с войском, великую тяготу от скудости и убогости терпел. А ссылался он на свидетельство беглого чувашина Пуртаса. Нехристю он больше поверил, нежели князю. С кресла сорвался черный, чубастый, с искаженным злобою лицом князь Репнин. – Тот человек, что морил меня с людьми, за свое умышление казни и проклятия достоин, как изменник… Не князья изменники, а он – супостат, самый и есть. Смерть ему! Трубецкой перебил Репнина. Тот зло плюнул и сел. |