Онлайн книга «Тайный посол. Том 2»
Собеский не поверил своим ушам. – Шестнадцать тысяч? Не может быть! Яблоновский обиженно пожал плечами. – Так доложил мне гонец Менжинского. – Но это же чудесно, пан Станислав! – восторженно воскликнул король. – Шестнадцать тысяч! Настроение его сразу улучшилось. Даже легкий румянец пробился на бесцветных одутловатых щеках. Он быстро прикинул, что с казаками у него будет тридцать тысяч воинов, и обрадовался еще больше… Не сорок, конечно, как обязался, но все же. Целое войско! – Ты вот что, пан Станислав: вышли кого-нибудь навстречу полковнику Менжинскому. Пусть поторопится! Он должен прибыть к началу генеральной битвы! Через час на военном совете Ян Собеский был объявлен, согласно польско-австрийскому договору, главнокомандующим объединенной армией союзников. Он сразу же отдал свой первый приказ – переправляться на правый берег. Заметил при этом: – Панове, все наши силы, за исключением казаков, которые вот-вот подойдут, собраны в единый кулак. Ждать дальше мы не можем и не имеем права. Только в решительном бою добывается виктория, и в ближайшие дни я дам Кара-Мустафе генеральное сражение! Прошу переправлять войска и днем и ночью – без шума, без крика, чтобы не привлечь внимания противника… Когда все вышли, Карл Лотарингский, в шатре которого проводился совет, приблизился к Собескому, по-дружески – за эти несколько дней они успели подружиться – взял под руку и сказал: – Ваше величество, теперь мне хотелось бы представить вам человека, который во всех трех лагерях – нашем, турецком и в гарнизоне Штаремберга – чувствует себя так же свободно, как рыба в воде… – О! Это чрезвычайно интересно! – Глаза Собеского загорелись, он быстро взглянул на Таленти, не оставлявшего короля ни на минуту. – Кто такой? Что сделал этот человек? – Это наш лазутчик в турецком лагере. Благодаря ему и я, и Штаремберг знаем, что задумывает Кара-Мустафа. Через него я поддерживаю связь с осажденной Веной. – Просто невероятно! А он, случаем, не обманывает вас? – И у меня сначала возникло такое подозрение. Однако я очень скоро убедился, что это наш преданный друг… Не знаю почему, но он люто ненавидит Кара-Мустафу. Этим чувством полно все его существо… – Как его зовут? – Кульчицкий. – Судя по фамилии, он поляк? – Возможно, ваше величество. Впрочем, сейчас вы сами спросите у него. – И Карл Лотарингский поднял звонок. На его мелодичный звук в шатер явился адъютант. – Пригласите Кульчицкого! Долго ждать не пришлось. Вошел молодой стройный офицер в мундире австрийской армии. Увидев Собеского, он на мгновение остановился, словно решая, как ему вести себя в присутствии короля, а затем твердым шагом, как присуще человеку, привыкшему к военной службе, приблизился и поклонился: – День добрый, ваша ясновельможность! Собеский вытаращил глаза. Ведь это тот же шляхтич, который так услужил ему зимой в Варшаве! И хотя на нем совсем другая одежда, ошибки быть не может. Те же серые пытливые глаза, ровный, с едва заметной горбинкой нос, короткие темные усики и буйный темно-русый чуб с непокорными кудрями… Вот только фамилия у него была другая… Король удивленно взглянул на герцога Лотарингского, спросил по-французски: – Это и есть Кульчицкий, мосье? – Да, ваше величество! Собеский снова уставился на молодого офицера. Даже глаза протер, словно не доверяя им. – Как тебя звать-величать, пан? – спросил он наконец. – Кульчицкий естэм, ваша ясновельможность! – вытянулся тот. – Но разрази меня гром, если я уже не видел тебя однажды в Варшаве, и тогда у тебя была другая фамилия! – Да, ясновельможный пан король. Вы не ошиблись. Тогда я был Комарницкий. Король вдруг весело захохотал – да так, что ходуном заходил его большой живот, туго перетянутый зеленым шелковым поясом с кисточками, – чем сильно смутил Карла Лотарингского, который не понимал польского языка. – Ха-ха-ха, видишь, пан, память у меня есть! Я сразу узнал тебя… Вот только не пойму, для чего этот маскарад? Кто ты на самом деле – Комарницкий или Кульчицкий? – Пусть лучше ваша ясновельможность называет меня Кульчицким. К этой фамилии здесь уже все привыкли. – А может, ты такой же Кульчицкий, как и Комарницкий? А? – хитро прищурился Собеский и стал похож на обыкновенного мелкопоместного шляхтича, который запанибрата разговаривает со своим холопом. – Всяко бывает на этом свете, ваша ясновельможность. Порой человеку удобнее под чужим именем. Ведь не у каждого такая прекрасная память, как у вашей ясновельможности, – с лукавинкой в голосе ответил офицер. – Да и какое это имеет значение, как я теперь называюсь? Главное – задать хорошую трепку Кара-Мустафе! Чтобы бежал без оглядки и никогда больше не совался ни в Австрию, ни в Польшу, ни на Украину! Собеский посерьезнел. – Да, пан Кульчицкий, или Комарницкий, или как там тебя… А-а, все едино, как тебя зовут! Важно то, что я тебе верю. Скажи-ка мне, друг мой, чем объяснить, что турки не захватили Тульн и дали нам возможность беспрепятственно навести мост, а сейчас – переправлять войска? – Только уверенностью Кара-Мустафы, что союзники не посмеют перейти на правый берег, ваша ясновельможность. Побоятся, мол, его превосходящих сил. – Сколько их у него? – Если не считать убитых, раненых и больных, то боеспособных воинов наберется не более ста тысяч… – Сто тысяч? Ты не ошибаешься? Ведь ходят слухи, что Кара-Мустафа привел трехсоттысячное войско! – Это сильно преувеличено, ваша ясновельможность. Кроме того, вместе с войском в походе превеликое множество невоенного люда – возниц, погонщиков скотины, кашеваров, маркитантов, цирюльников… Их можно не брать в расчет. Собеский удовлетворенно засопел, многозначительно взглянул на Карла Лотарингского и Таленти. – А сколько артиллерии выставят против нас турки? Говорят, у Кара-Мустафы тысяча пушек? Арсен – это, конечно же, был он – возразил: – Не верьте слухам, ваша ясновельможность. Пушек в три раза меньше. И ошибиться я не мог – сам просмотрел весь артиллерийский обоз. Турки всегда преувеличивают свои силы, чтобы запугать противника. – Пожалуй… – задумчиво произнес король. – Не впервые встречаюсь с ними. Под Хотином было то же самое. Он умолк, размышляя о чем-то. Арсен учтиво подождал некоторое время, а потом нарушил молчание: – Ваша ясновельможность, губернатор Вены генерал Штаремберг при нашей последней встрече очень просил поторопиться с помощью. Силы осажденных на исходе. От болезней ежедневно умирает пятьдесят – шестьдесят человек. А еще гибнут и от бомб, и от пуль… В городе начинается голод… |