Онлайн книга «Феникс»
|
– Первый комплимент за всю мою практику… – Неужели? – Я имею в виду не произношение… – Ну, это, конечно, нескромно с моей стороны. Но честно. Не смейтесь. У вас нет оснований сомневаться в моей искренности. – Пока нет. – И, надеюсь, не будет. У Обербаум-брюкке машина свернула влево и побежала вдоль Восточного порта. За железнодорожным полотном, что тянулось вдоль берега и речных строений, подступающих к самой кромке, беззвучно плескалась Шпрее. Чистая, почти прозрачная в это время года. И вообще день был светлым. Как все последние дни. Над городом плыли легкие, почти прозрачные облака, плыли не для того, чтобы затемнить небо, а чтобы только украсить голубизну, оттенить ее краски. У берега в зелени бульвара ютился скромный ресторан. Очень скромный, без всяких претензий и даже вывески. Возможно, это был просто шпайзехауз, где в полдень обедали портовые рабочие, а вечером заглядывали старички, чтобы осушить пару бокалов пива. Во всяком случае, гаштетт пустовал сейчас и это знал капитан. Остановил машину. Вылез сам и помог выйти своей спутнице. «Мерседес» заурчал, подавая назад и разворачиваясь, а Ольшер повел Рут к ресторану. Они оказались, кажется, единственными посетителями, если не считать какого-то инвалида, читавшего газету в дальнем углу. Был в гаштетте еще хозяин – сидел за стойкой. Из неживых присутствовал приемник, вполголоса вещавший о торжестве нордической расы. Его вроде слушал хозяин. А возможно, не слушал. Думал под монотонное воркованье динамика. Ольшер выбрал столик на веранде. Ближе к берегу. В тени плюща, поднявшегося над барьером зеленой стеной. – Только вино, – предупредила Рут, когда капитан жестом пригласил хозяина. Появилось вино. Бледное сухое вино. И что-то, напоминавшее крем. В вазочках. Предел возможного в этом гаштетте. – За нашу встречу, фрау Хенкель. – Это достойно тоста? – скривилась Рут. – Безусловно, как всякое историческое событие. Она засмеялась: – Уже интересно. – Главное, важно. Рут торопливо, слишком торопливо для женщины, припала к бокалу. Жадно потянула вино. Но тут же задержалась. Ей хотелось продлить удовольствие. Цедила и слушала. – Когда падает человек, не следует произносить заздравных тостов, – начал с необычной, туманной фразы Ольшер. Она, конечно, подняла брови. – Я говорю о Чокаеве, – пояснил капитан. – Да… – пожала плечами Рут. – Внезапная смерть. – Загадочная… Через вино, нет, через чистый край стекла Хенкель глянула на эсэсовца. – Возможно… – Самое загадочное в этом, – взял свой привычный жесткий тон Ольшер, – удивительное совпадение событий. Один общий наш знакомый покинул госпиталь за час до кончины своего шефа и учителя. Нет, даже не за час, за сорок семь минут… – Какая точность! – Обычная. – Капитан нахмурился. Он не любил, когда иронизировали по поводу оперативности его ведомства. Ольшер гордился точностью не как немец, а как подчиненный Гиммлера. – Разве фрау Хенкель располагает другими сведениями? – Я не работаю в госпитале. Не встречаю и не провожаю посетителей. Как любезно заметил капитан, мне более удается роль диктора «рундфунка». – Но наш знакомый мог заметить время, – вкрадчиво, с язвительностью произнес Ольшер. Рут допила вино и поставила бокал, ожидая, когда капитан наполнит его вновь. Намек был достаточно откровенным. Но он не смутил Хенкель. К ней неожиданно пришла так знакомая Ольшеру веселость. Она расхохоталась. Рут всегда смеялась, чувствуя опьянение. Легкое опьянение. – Бог мой, до чего же вы забавны, капитан, с этой таинственностью… К чему она? Ольшер прикусил губу. Он, кажется, преувеличил опасность. Все довольно просто. Госпожа Хенкель прекрасно его понимает. Как мог он, опытный разведчик и психолог (капитан считал себя психологом, и не без основания), так просчитаться. – Вы знаете, кто убил Чокаева? Рут свела ресницы, свои густые, синие от туши ресницы, и через просвет в упор глянула на Ольшера. Сказала с улыбкой: – Нет. – И не догадываетесь… – Нет. – Это даже остроумно. Обворожительная улыбка, задумчивые, все говорящие глаза и категорическое – нет. – Вы интересный собеседник, капитан. – Только? – Остального я не знаю… Я ведь не служу в вашем ведомстве. Ольшер напустил на себя холодность. Сказал сухо: – Вы служите в ведомстве господина Менке. – Боже мой, капитан. Вы забывчивы. Я – диктор «Рундфунка», французского вещания. – Нет, я не забыл. И все-таки вы в ведомстве Менке. – Вы предполагаете во мне слишком высокие дарования. Я – и рейхстаг. Скромный попугай, разговаривающий по-французски, и – Восточное министерство. У меня просто кружится голова от похвалы. – Мне показалось, что тут повинно это легкое вино, – Ольшер пригубил бокал. Но только пригубил. Даже не глотнул. Рут же выпила все. Подставила снова бокал, и капитан наполнил его. Цедя неторопливо из бутылки, он заметил: – Скромность не мешает вам примерять платье шахини. Рут весело, озорно вскинула брови. Она поняла капитана. И потому, что поняла, зарделась от удовольствия. Ольшер сформулировал то, о чем диктор «рундфунка» только думала. Втайне. Она поставила бокал. Положила руки на стол и, наклонившись вперед, посмотрела с вызовом на эсэсовца: – Вы почувствовали это? Капитан смутился. Делано, конечно. Ему выгодно было смутиться – слишком откровенным стал разговор. – Я просто предположил… – Кстати, капитан, что такое шахиня? Там, кажется, применяют другой титул. – Кажется… Об этом лучше спросить барона. Он лучше меня знает историю Востока. И ближе знаком с вами. Вы можете быть с ним совершенно откровенны. Глаза Рут сузились. Большие глаза, все в них приметно. Ольшер мог читать по ним совершенно свободно ее мысли. – Вы ревнуете, капитан? Она не то хотела сказать. Эсэсовец догадался, ему предлагали деловой контракт. – Я семейный человек, фрау Рут. Обремененный заботами и обязанностями мужа и отца. Никакие другие чувства меня не беспокоят. – Так ли? – Разве я чем-либо опроверг подобное мнение?.. – Нет, видимо… Но могли бы. – Не только я, фрау Рут, способен видеть в других высокие дарования. Вы тоже. – Благодарю. Поэтому нам лучше быть откровенными, коль скоро мы оба видим то, чего нет, а может, то, что действительно есть. Как вы находите, господин капитан? |