Онлайн книга «Феникс»
|
Рут видела его спину. Отметила для себя совсем не то, что хотел Ольшер: капитану лучше в штатском, он не военный, он просто зубной врач, и лучше оставаться им. Об оттенке времени шахиня не подумала – ей слишком часто приходилось видеть эсэсовцев и гестаповцев, появление еще одного увеличило число мундиров. И только. – Глава комитета, – стал диктовать Ольшер, не поворачиваясь. Оттенил тоном и паузой прежний титул Вали Каюмхана. Нарочно не назвал его президентом, дал почувствовать Рут, что не считается с авторитетом руководителя эмигрантского правительства, что ему наплевать на шумиху, поднятую бароном. – Глава комитета с сегодняшнего дня всю свою деятельность подчиняет задачам, стоящим перед Германией. Его обязанность – обеспечить людьми все школы особого назначения, входящие в подчинение главного управления СС… Ольшер смолк. Вслушался. Ему надо было уловить, работает ли шахиня, запоминает ли слова начальника «Тюркостштелле». Было тихо в номере. Рут ничем не выдавала своего состояния. Тогда он повернулся. Шахиня курила. Курила и по-прежнему грустно смотрела на пол. – Это приказ, – почти крикнул капитан. – Ну и что же?.. – Вы будете выполнять его. – Я не президент… – К черту глупости. Слушайте, что вам говорят! – Повернув лишь голову к ней, через плечо, он продолжал диктовать: – Вы убедите председателя в необходимости такой работы. Важной и срочной работы. Время ожиданий, речей и взаимных комплиментов прошло. Барон посадил на шею Германии целый десяток будущих правительств, которые ждут торжественного въезда в Азию. Они, члены этих правительств, едят хлеб, предназначенный для немецкого солдата, пьянствуют, развратничают, а мы должны за них лить кровь. Пусть сами добиваются трона. Пусть борются. – Туркестанский легион сражается, – несмело вставила Рут. Она кое-что знала о военных делах комитета. Баймирза часто хвастался успехами вооруженных сил, которыми руководил в Ноенбургерштрассе. – Сражается?! – Ольшеру хотелось рассмеяться: эта шахиня пыталась говорить о войне! – Сражаются с котелками и кружками. Сидят по деревням и наедают рожи… – Он снова приблизился к Рут. Прошипел: – К вашему сведению… К сведению господина президента, впрочем, ему уже было сказано в свое время… Единственный батальон, брошенный в бой под Донбассом, перешел на сторону русских. Полностью… Шахиня смутилась. Грустные тени в глазах, только что занимавшие капитана, исчезли. Их сменила тревога. Рут верила в преданность туркестанцев, считала их надежной опорой и мужа и правительства, которое пока находилось на Ноенбургерштрассе. На кого же можно положиться в это трудное время? – Их, вероятно, спровоцировали коммунисты?.. – попыталась она объяснить факт если не гауптштурмфю-реру, то хотя бы себе. – Какие там коммунисты. Их повел командир батальона Курамысов, кстати, награжденный вашим супругом за храбрость. – Он мог оказаться изменником, – продолжала свою мысль фрау Хенкель. – Но остальные верны Германии. – Она едва не сказала: верны президенту Каюмхану, но вовремя сдержалась, – капитан смотрел на нее с издевательской усмешкой. С этой усмешкой он и бросил ей в лицо беспощадную фразу: – Легион разоружен! Полностью, от солдата до командира. Пусть завоевывают себе брюквенный суп в траншеях и каменоломнях. Пусть покормят вшей… Впервые Рут слышала настоящего Ольшера, захмеленного ненавистью и злобой. Теперь она поняла, почему он служит в СС. Раньше это казалось ей неоправданным – слишком сдержанным и осторожным был гауптштурмфюрер. В разговоре с ней, например. Возможно, ему мешал барон, мешал мягкостью, аристократичностью, которая подчеркивала превосходство. Мешал своим примером, своим существованием. Теперь Ольшер чувствовал свободу и, возможно, потому обнажал сокровенное. «Дела действительно плохи», – сделала окончательный вывод Рут. Она поверила гауптштурмфюреру. Всему, что говорил, она поверила. Даже этой страшной вести о разоружении туркестанского легиона, которым так гордились на Ноенбургерштрассе. Каюмхан носился с ним: «Мы сильны, мы независимы, у нас есть своя армия. Это я создал ее». «Глупец! Где теперь твоя армия?» Судьба легиона меньше всего беспокоила Рут. Ее беспокоила собственная судьба. Близкое, ощутимое «завтра», рисовавшееся почти в деталях, вдруг стало удаляться, тонуть в каком-то тумане. И уцепиться не за что. Ольшер предлагает выбрать другого хозяина – не Менке, – что же, она готова, если это поможет. Если это возвратит уверенность, даст опору. Надо убедить президента в необходимости перемены курса – Рут убедит. Нужны люди – она заставит мужа добыть их. Вместе с ним поедет по лагерям, станет звать, уговаривать, требовать. Что еще хочет гауптштурмфюрер? Она подняла глаза на Ольшера. Полные решимости. И преданности. Шахиня принадлежала с этой минуты начальнику «Тюркостштелле» не как раньше, не как партнерша. Не как оплачиваемая исполнительница его замыслов. Капитан приобретал духовного сподвижника. Наконец-то! – Обойдемся без легиона, – заверил Рут капитан. – Начинается другая война, война нервов. И мы ее выиграем. «Нет, все-таки плохи дела, – еще раз повторила печальную мысль шахиня. – Я буду служить, буду делать все, что прикажет этот эсэсовец, но радости уже не будет. Никогда». Ей отчего-то стало муторно. Пришло отвращение, горячее, нетерпимое. Требующее разрядки. Если бы она могла сейчас сказать президенту то, что думает о нем. Бросить в лицо свою ненависть, обиду. Даже свои грехи. Пусть знает, какова цена их союзу. Она оторвалась все же от гардины, старой, пахнущей нафталином, прошла к столику. Села. Бросила руки на зеркальную холодную доску. – Для кого? – Что? – не понял капитан. – Для кого выиграем войну? Ольшер от самых высоких идей должен был вернуться к самым элементарным. Взглянул на Рут, уныло прилепившуюся возле столика. Взвесил, во что обходится ему приобретение души человеческой. Цена оказалась невысокой. Какие-то смутные обещания – и только. Но и эта плата была сейчас не по карману Ольшеру. Он верил в борьбу, верил в успех временный, но конечное не представлял себе – три года войны научили капитана отличать желаемое от действительного, – агентура на Востоке, как и армия, гибла. Поэтому Ольшер выдал Рут только официальную плату, предоставленную щедрой рукой министерства пропаганды. – Для Германии. С таким же успехом фрау Хенкель могла сама наградить себя за тревоги и хлопоты – вера в победу Германии обязательна для всех. – Я вас поняла, господин капитан… Чем может быть еще полезна для вас диктор «Рундфунка»? – Жена президента, – поправил ее капитан. – Будьте последовательны, добавьте титул, вами же предложенный когда-то, – шахиня. Ничего не оставалось Ольшеру, как улыбнуться. – Вы восхитительны, фрау. С вами приятно беседовать. – Хотели сказать, инструктировать. – Даже… Я завидую президенту. |