Онлайн книга «Феникс»
|
Первое, что пришло в голову Азиза – просить милости у Баймирзы. Протянуть руки, всхлипнуть. Да что всхлипнуть. Завыть по-шакальи. Упасть на колени. Ползти, умолять. Не поможет. Ясно понял. Баймирза еще никого не вычеркивал. Только вписывал. Он и родного брата бы не вычеркнул, если тот нужен немцам. А Азиз не брат ему. Никто. Слишком долго тянулась минута Азиза. Так долго, что министр стал догадываться о чувствах и мыслях эсэсманна. Глаза Хаита недобро вспыхнули. – Что?! Или забыл присягу? О какой присяге он говорил? А! О немецкой, повторенной Азизом вслед за майором Мадером в Легионово, где они с Саидом задержались, оформляя документы и получая обмундирование. Майор стоял справа, с высоко поднятой рукой в коричневой перчатке и громко выкривал немецкие слова. Их так же громко повторял Азиз. И кончилась присяга клятвой: «Пусть меня покарает смерть, если нарушу обет верности». Вот о какой клятве напоминал Баймирза. Да, просить нельзя. Бессмысленно. – Значит, Азиз больше не нужен? – Ты нужен великому знамени ислама, нужен Германии. Министр полагал, что эти слова имеют какой-то смысл для Рахманова. Трогают его сердце. Наивный все-таки человек лейтенант. Или хитрый. Азиз повернулся и, забыв о дисциплине, об уважении к военному министру, обо всем забыв, пнул ногой дверь. Так пнул, что она с визгом распахнулась. На пороге еще, перешагивая через ободранную подошвами планку, он уже составил план действий. Саид – вот кто спасет его. И Азиз кинулся искать друга. Это было опьянение надеждой и злостью. Он мысленно душил Саида. Грыз ему горло. Требовал: иди. Выручай, добивайся. Иначе умрешь сам. Теперь умрешь. Наступил час расплаты. Злоба сменялась какой-то истерической радостью: долго, долго копил в себе Азиз и ненависть, и зависть, и обиду. И теперь все это вырвалось, захлестывало – я хозяин. Я! С туманными, истерзанными страхом глазами Азиз наконец предстал перед Саидом. Он так волновался, что не мог сразу объяснить свое требование. Именно требование. Начал с жалобы: – Меня отсылают. – Знаю. – Помоги. – Я сделал все, что мог, – пояснил Исламбек. Он действительно отговаривал Хаита от посылки Рахманова в спецлагерь, доказывал то же самое президенту. – Не все. Иди к Каюмхану. Иди к Ольшеру. Иди хоть к самому Гиммлеру. Проси – я должен остаться… Должен! Они стояли в конце коридора, скрытые от всех полумраком. Никто не мог их слышать. И все-таки Саид говорил тихо. А Азиз, начав с низкой ноты, с шепота, постепенно повышал голос. – Пойми, это невозможно, – старался образумить друга Саид. – Я уже просил Каюмхана. – Иди снова. – Не могу. – Не серди меня. Теперь можно уже вгрызаться в горло. Душить можно. В глазах Азиза, вдруг сузившихся, Саид увидел страшную решимость. Невольно мурашки побежали по спине Исламбека. – Я пойду еще раз, но надежды никакой. «Отец» расценит это как трусость. Как предательство. – Все равно иди… Саид пошел. Четверть часа, которые потребовались для разговора с президентом, минули быстро. Азиз успел лишь выкурить две сигареты. Выкурил с тупым безразличием. Табак не успокаивал. Не помогал. Появление в дверях Саида развеяло последнюю надежду – друг был бледен и грустен. Ничего не сказал, лишь опустил глаза, давая понять, что новая попытка не увенчалась успехом. – Собака, – процедил Азиз. В голосе его были слезы. Он мог завыть от отчаяния. От бессилия. И, кажется, завыл. Какой-то неясный, дрожащий звук сорвался с губ эсэсманна. Тихий. Похожий на скулеж. Потом он смял огрызок сигареты. Смял безжалостно – крошка табачная посыпалась на сапоги. Смял и пошел к выходу. К лестнице. Надо было выстрелить в спину Азизу. Сейчас выстрелить, пока шинель его плыла, покачиваясь, вдоль коридора. Пока не исчезла на лестнице. Не исчезла вообще. На улице стрелять было уже нельзя. Впрочем, и здесь убийство немыслимо. За каждой дверью люди. Саид лишь сжал кобуру. Сжал и опустил. Он вошел в приемную начальника «Тюркостштелле» как посыльный. Почти ежедневно Азиз приносил сюда бумаги. Поэтому Надие не обратила внимания на эсэсманна – продолжала печатать. Только брезгливо скривила губы. А он стоял. Не раскрывал черную сумку, не протягивал пакеты. Вообще ничем не выказывал своего присутствия. Тогда Надие перестала печатать, подняла голову и посмотрела на Азиза. – Что? Он мог не отвечать. В глазах лихорадочный блеск: не то испуг, не то раскаяние. У затравленного зверя такие глаза, слезятся, кажется. Или просто горят от возбуждения. Но ей удалось прочесть совсем не испуг и не раскаяние. Решимость. Отчаянную решимость. – Мне нужно к гауптштурмфюреру. Теперь угадала и другое – Азиз пришел, чтобы совершить предательство. Так подсказало сердце. «За пайку хлеба и кружку кофе», – вспомнила она слова Саида. – Для какой цели? – У меня важное сообщение… – он посмотрел на нее пытливо, с недоверием. – Для личного разговора необходимы согласие капитана и специальный пропуск. Ни того ни другого у вас нет. – Но я должен. Что-то важное у него, поняла Надие. Настиг жертву и торопится продать. Кто же попал ему в руки на этот раз? Кого ждет смерть? – Если вы настаиваете, я могу доложить… Что передать гауптштурмфюреру? Азиз снова глянул на Надие – он колебался. Слишком дорогую вещь принес Ольшеру. Надежна ли эта, молодая секретарша? – Я сам. – Запрещено, – как можно строже и официальнее произнесла Надие. – Вход в кабинеты Главного управления СС только по вызову. – Я знаю. – И все-таки пытаетесь. Мне придется позвонить дежурному, чтобы вас задержали. – Нет, нет… – Так что же передать? Азиз помялся. Накопленное с таким трудом богатство надо было отдать в чужие руки. Просто отдать. И он попытался хотя бы оттянуть время, посулить только, намекнуть: – В комитете находится враг, скрывающийся под чужим именем… Все остальное я скажу лично гауптштурмфюреру. Надие прислонилась к столу. Вцепилась руками в край. Ей нужно было остаться спокойной. Внешне. Дрожь, предательская дрожь могла выдать волнение. – Хорошо. Фамилия человека? Капитан должен немедленно принять меры. Требует от него, Азиза, богатство. Как он может отдать, не получив ничего взамен? Спасения не обретая? – Мне нужна гарантия… |