Онлайн книга «Опасные тропы»
|
– А теперь выпьем за вашу счастливую семейную жизнь, – предложил он взволнованно, но Аракелян попросил повременить. Христофоров согласился. – Откровенно говоря, – сказал он, – я чувствую себя сейчас не очень важно. – Почему? – удивился хозяин. – Как-то близко принял я к сердцу горе Ильи Лукича… То сына убили, а недавно дочь умерла – такое перенести нелегко… Майя утирала повлажневшие глаза. – Я от всей души его жалею… и Симон – тоже… Христофоров резко махнул рукой, произнес с горечью: – Все мы жалеем на словах. А вот на деле что получается? Сидим, выпиваем, а там старый человек убивается… Рассказал он мне давеча: на Асмик смерть приемной матери подействовала страшно, сны ей какие-то снятся, мерещится всякая чепуха… Ей бы старика поддержать, а тут ее поддерживать надо. – Асмик – подруга моей жены, – заметил Аракелян. – Да? Вот видите, друзья, нехорошо получается. Ну, выпьем, Симон, еще по одной – за такого труженика, как вы, можно. – Снова выпили, закусили. – Ему много нельзя, – Майя с беспокойством посмотрела на мужа. – А мы больше и не будем, все, – Христофоров развел руками. – Мне, право, неудобно: там горе у хороших людей, а мы тут… Послушайте, Симон, разве мы с вами не можем управиться одни? Пусть бы ваша супруга пошла к подруге. Честное слово, не могу чужого горя видеть. – Товарищ прав, – обратился Аракелян к жене, – иди к Асмик. Только возьми с собой ребенка. – Хорошо, – согласилась молодая женщина, – я через часок вернусь. – А вы не спешите, – засмеялся Христофоров, – мы из-за стола не скоро встанем. Взяв ребенка, Майя ушла. – Ну, по последней, – предложил инспектор. Появилась новая бутылка «Столичной». Опять пошли в ход стаканы. Аракелян хмелел. – Нежная у вас душа, полковник, – сказал он с каким-то странным выражением в голосе. – Возможно, – Христофоров отставил стакан в сторону, закурил, хмуро усмехнулся. – Вообще-то я тоже иногда чувствовать могу. Мне, например, показалось, что вам хотелось со мной о чем-то поговорить, но при жене вы этого сделать не можете. Пришлось выпроводить вашу супругу. Теперь вы, Симон, получили свободу действий, не теряйте времени. Я вас слушаю. Аракелян в изумлении откинулся на спинку стула: – Как вы могли догадаться? – язык у него слегка заплетался. – Я же не слепой, вижу, – сидите и мучаетесь. – Оттого Майя и не хочет, чтобы я пил… Как только выпью, так и начинает меня… – сказал Аракелян с тоской. Христофоров налил еще водки. – Выпейте и успокойтесь, – участливо произнес он. – Со мной можете быть до конца откровенным, не бойтесь. – А я и не боюсь ничего, – хозяин отодвинул от себя опять опустевший стакан. – Ну, хватит, больше – ни капли. – Правильно, – одобрил гость, – давайте лучше побеседуем. – Тяжело мне, ох, тяжело, джан… – Аракелян пьяно покрутил головой. – Вижу, Симон… Отчего бы это? – Ты вот чужой человек, а видишь, – с надрывом продолжал Аракелян, – а Майя – жена, а ни черта-то толком не понимает. А объяснить я ей не могу… Спрашивать будет – что я ей отвечу? На всем свете она у меня одна… – Таиться не надо – легче будет, – посоветовал приезжий. – Давайте, выкладывайте, чем могу помогу, – шутливо потрепал хозяина по плечу. Что-то в его голосе, очевидно приказной тон, которым заговорил Христофоров, заставило Аракеляна насторожиться. – Тайн особых у меня нет, товарищ полковник, – сказал он уклончиво. Христофоров, казалось, внезапно потерял к нему всякий интерес, зевнул даже, буркнул невзначай: – И все-таки что-то же мешает вам жить спокойно… Аракелян неожиданно подался к нему всем телом, дрожа от непонятной злобы, заговорил: – Жизнь моя покалечена, оттого и плохо мне. Вам, полковник, как советской власти говорю… Разве виноват я… Сам все забыть хочу… Христофоров внимательно присматривался к собеседнику. Рассмеялся: – Да вы, Симон, кажется, хватили лишку… – Прошлое душит меня, полковник, половину жизни там прожил… в Канаде. Несколько лет назад сюда приехал. Одни порядки, другие… – А если отбросить философию и туман, к старому потянуло? Так? Это бывает, и даже часто. Есть из-за чего мучиться! Тем более – все равно без толку… – В чужих странах разным приходилось заниматься… – Торговлишкой, спекуляциями? Что ж огорчаться – там иначе нельзя. – Вот, вот, вы-то понимаете… И с голоду умирал, и из кабаков сутками не выходил. Бежал от такой жизни сюда, думал, кончено со старым, а иногда так мутит – места себе не нахожу. Стыдно! Перед самим собой стыдно, а вы – «откройся»! Что я могу сказать колхозникам? Не поймут они моего нутра; гнилой человек, скажут. – С пережитками капитализма в самом себе боретесь? – гость пожал плечами, произнес загадочно: – Пословицу армянскую забыли: «Не спускайся в яму по чужой веревке»? – Да, да, по чужой веревке… – Аракеляна угнетало свое: – Тысячи людей вернулись на родину, иные всю жизнь прожили за границей, и ничего, а я… Порой кажется – не доверяют мне колхозники наши… – Это вам просто кажется – доверие вы трудом завоевали, Симон. Но я могу помочь вам, дать дельный совет. – Какой совет? – Набраться мужества и сбросить с себя шелуху. Тогда не надо будет бояться даже Майи. – Жену-то я не боюсь, я для нее все, она за мной на край света пойдет, – похвастал Аракелян. – Дело не в боязни, уважение ее не хочу потерять. – Понимаю. Но я утверждаю, Симон, если вы не найдете в себе мужества, ваше раздвоенное состояние не доведет вас до добра. Вы сами это знаете. – Что же я должен делать? – Немного. Первым делом пойти куда следует и честно рассказать все о себе, о своем прошлом. Аракелян снова остановил возбужденно горящие глаза на спокойном лице гостя, сказал с усмешкой: – В моем прошлом не было ничего достойного внимания советских властей, джан. – Ай-яй, Симон, – укоризненно покачал головой приезжий, – мы же условились разговаривать по-честному… – Я что-то вас не пойму, полковник… – Перестаньте вилять, товарищ Аракелян, – иронически сказал Христофоров, – отлично понимаете. Но если хотите, я подскажу, о чем вам следовало бы заявить советским органам безопасности… Так, мол, и так – перед репатриацией жил я вовсе не в Канаде, а в городе Нью-Йорке и занимался там, конечно, не сельским хозяйством, а… |