Онлайн книга «Конец "Саго-Мару"»
|
Рейс был спокойный. Без приключений, среди полного штиля мы дошли до острова Медного и, передав на берег пассажирку и груз, в тот же день повернули обратно. На этот раз все побережье к югу от залива Кроноцкого было закрыто туманом. Он медленно сползал в море через черные проходы и, сливаясь с морем, образовывал сплошную завесу от трех до пяти миль шириной, над которой поднимались характерные черно-белые сопки восточного побережья. В пять утра, двигаясь вдоль кромки тумана, «Смелый» снова поравнялся с мысом Шипунским. И тут мы услышали тугой, очень гулкий удар, умноженный эхом. – Вероятно, скала оборвалась, – сказал Колосков, – они тут всегда обрываются. Он перевел телеграф на «тихий», буруны за кормой погасли, и Сачков сразу высунулся из машинного люка. – Плохой бензин, товарищ командир, – объяснил он поспешно, – оттого и дымит. – Тише, тише, – сказал Колосков. – Я не о том. Гулкий пушечный выстрел встряхнул воздух. Эхо медленно скатилось по каменным ступеням, и снова в море стало тихо. – Я думаю, китобоец, – заметил Сачков. – Нет. Это на берегу, – сказал я. – Это охотники бьют гуранов. – Из пушки? – Из винчестера. В горах всегда громко. Мы стояли возле самой кромки тумана и говорили вполголоса. Было очень тихо. Колосков приказал заглушить мотор, и под килем плескалась смирная и бесцветная вода. – В туман не охотятся, – заметил боцман. – Да, но в горах нет тумана. – Просто рвут камни, – сказал из кают-компании кок. И снова горы ответили на одинокий пушечный выстрел раскатистым и беспорядочным залпом. Судя по силе и скорости эха, берег был недалеко. – Ясно, пушка, – сказал упрямый Сачков. – Ерунда! Винчестер, и не дальше полумили. Мы посмотрели на командира, но Колосков сделал вид, что не слышит, о чем идет речь. Надвинув козырек на нос, он прохаживался по палубе маленькими, цепкими шагами, с таким равнодушным видом, точно выстрелы интересовали его не больше, чем прибой, и только время от времени останавливался, чтобы прислушаться. Наконец, он спросил: – Боцман! Сколько справа по носу? – Двадцать семь футов, – сказал быстро Гуторов. – Спускайте шлюпку… Тихо спускайте. Пойдете на выстрелы… Если шхуна, подниметесь на борт… Курс на ост – шестьдесят градусов. Сигналы сиреной. – Есть сиреной, – сказал боцман и стал разворачивать в море шлюпбалки. Кроме Гуторова в шлюпку спустились двое гребцов, Косицын и я. На всякий случай мы взяли с собой пулемет Дегтярева и ручную сирену. К тому времени, как мы отчалили, туман подошел еще ближе и стоял от нас на расстоянии полусотни хороших гребков сплошной низкой глыбой. – Весла на воду! – сказал Гуторов шепотом. – Тише на воду… Пойдем «на цыпочках». Мы вошли в туман и стали медленно подниматься вдоль берега, к северу, лавируя меж бесчисленных рифов, едва прикрытых водой. Был полный прилив, только самые крупные скалы чернели в тумане. Вся мелочь, зубастая, мохнатая, обсыхающая во время отлива, скрывалась теперь под водой. Мы двигались без футштока, осторожно пересекая рыжие пятна, слушая шорох водорослей под килем. С левого борта тянуло сильным и горьким запахом берега, и, все время чередуя удары с шипеньем, грохотал прибой. Шлюпка шла «на цыпочках», совсем тихо, если не считать плеска воды и скрипа кожи в уключине. Косицын положил под весло нитяную обтирку, и стало тихо, как в погребе. Туман, светлея с каждой минутой, полз на берег наперерез нашей шлюпке, и все мы надеялись, что скоро увидим солнце и странных артиллеристов, гуляющих у Шипунского мыса. Да, это была пушка, наверняка! Мягкие, басистые, очень сильные удары следовали с неправильными и долгими интервалами. Мы шли зигзагами, меняя курс после каждого выстрела, так как эхо откликалось на две стороны и с одинаковой силой. Потом пушка умолкла. Мы продолжали двигаться на норд-ост, осторожно макая весла в белесую воду. Гуторов сидел на руле, приложив к уху ладонь. Туман шел волнами, то светлея, то сгущаясь до сумерек, – тогда по знаку рулевого гребцы сушили весла, и все слушали шум прибоя и звонкое гульканье воды под килем. Прошло минут десять – пятнадцать, и вдруг Косицын, сидевший на носу шлюпки, сказал страшным шепотом: – Звонят. Либо церква, либо корабль… – Просто рында, – сказал боцман. Все мы услышали далекое дребезжанье корабельного колокола. И это был посторонний корабль, потому что рында на «Смелом» звенит светло и тонко. – Олещук, на нос! – скомандовал Гуторов. Я сел на переднюю банку, поставив сошки пулемета на борта. Море было спокойно, и дуло почти не шевелилось. Гребцы стали разворачивать шлюпку на звук, и в этот момент из тумана, справа по носу, немного мористее нас, раздалось протяжное: – Анн-э-э… О-о-о… Человек был ближе, чем колокол, и Гуторов решительно повернул шлюпку на голос. Звук перенесся влево. Отвечая кораблю, кто-то, отделенный от нас белой стеной, продолжал монотонно кричать: – Анн-э-э… О-о-о… Мы сделали сотню гребков, и вдруг метрах в двадцати от нас желтое пламя с грохотом вырвалось из тумана. – Ходу! – сказал Гуторов, привстав. – А ну, не частить… …То была кавасаки – грубо сколоченная моторная лодка с острым клинообразным носом и низкой надстройкой на корме. Двое рыбаков в вельветовых куртках и фетровых шляпах осторожно выбирали с кормы туго натянутый трос, а третий, стоя к нам вполоборота, держал на изготовку странное ружье с толстым коротким стволом, издали похожее на старый пулемет Шоша. Из дула торчала массивная красная стрела, соединенная с тонким канатом. Услышав плеск шлюпки, стрелок обернулся и должно быть, со страху нажал на крючок… Горячий воздух и свет ударили мне в лицо. Я почувствовал резкую боль в щеке и едва не ответил очередью по стрелку, но Гуторов быстро сказал: – Отставить. Эй, аната… Брось! Стрела расщепила борт и ушла в воду, увлекая за собою канат. Японец, красивый толстогубый мальчишка, повязанный по-бабьи платком, стоял неподвижно, и из опущенного ствола странного ружья еще тек дым. У ног стрелка вертелась небольшая железная катушка; канат убегал в щель между бортом кавасаки и шлюпкой. Двое других японцев молча подняли руки. То были зверобои с Хоккайдо – нахальные и, должно быть, тертые парни, потому что один из них гаркнул во всю глотку: – Конници-ва! Эй, здравствуй, гепеу! – Тише, тише, – сказал боцман. – Так где ваша шхуна? – Не понимау, – ответили хором японцы. |