Книга Русская гейша. Загадки любви, страница 23 – Таня Кадзи

— Давай, — согласился он после паузы и сел рядом со мной.

Мы пили кофе в молчании. Потом я унесла поднос на кухню и вымыла посуду. Когда вернулась, он копался в коробке со старыми газетами и журналами.

— Знаешь, я собираю такие вещи, — сказал он, увидев мой удивленный взгляд. — У бабушки обнаружил целый склад. Есть очень интересные иллюстрации, особенно в изданиях начала века. Для художника это кладезь. Тогда множество неординарных идей появлялось. А ты должна знать, что самое ценное в мире — новая идея. И самое дорогое.

— А сейчас что ищешь? — поинтересовалась я, усаживаясь рядом.

— Да было тут где-то несколько экземпляров русского журнала «Осколки» за тысяча девятьсот четвертый год. Помню, видел там комикс о гейше. Хотел тебе показать. Иллюстрации в стиле того времени, преувеличенно уродливые, да и текст соответствует. Ага! — радостно воскликнул Крис, вытаскивая потрепанный журнал. — Это именно он, номер одиннадцать. Вот, посмотри. Дарю!

Я, чувствуя недоумение, взяла журнал и начала осторожно перелистывать пожелтевшие страницы. И, правда, наткнулась на комикс. Он назывался «История японской гейши», был коротким и довольно злым. Привожу здесь полный текст:

«Однажды гейша мирно сидела в своем чайном домике, подвернув ноги калачиком, обмахиваясь веером и бросая коварные улыбки проходившим мимо окна иностранцам любых национальностей. Как вдруг гейшу, неожиданно для всех, укусила в самый нос большая ядовитая муха. И одного укуса довольно было для того, чтобы гейша моментально вскочила на ноги и, схватив кочергу, выбежала как угорелая на улицу. Иностранцы в испуге шарахались в стороны. Только американец да англичанин, желая еще больше раззадорить метавшуюся гейшу, плеснули на нее с двух сторон купоросной кислотой. Гейша теряет всякое сознание. Исступление ее теряет всякие границы, и она бросается в море. Переплыв проливы, мокрая, растрепанная, страшная, она выкарабкивается на берег Кореи и пускается бежать дальше. Мирные и глуповатые корейцы, вообразив, что гейшу искусала бешеная собака, прячутся под корыта. Но у неистовствующей гейши нет сил остановиться! Как бомба или стрела она продолжает лететь вперед и, наконец, с налету наскакивает на острую казачью пику и пронзенная насквозь, дрыгая ножками, тут же испускает дух».

Прочитав это и просмотрев сопровождающие текст картинки-карикатуры, я подняла глаза на Криса. Он полулежал на кровати и улыбался явно ехидно. Казалось, ему доставляет удовольствие моя реакция. Я поморщилась и отложила журнал в сторону.

— Это просто злой комикс и ничего общего с гейшами не имеет, — не удержалась я от комментария.

— Не забывай, что тогда как раз началась русско-японская война, — заметил Крис, не переставая улыбаться, — и такие тексты были, конечно, заказными.

— Не забываю, — тихо ответила я и встала. — Знаешь, а ведь мне пора. Лиза, наверняка, сердится, что я ее покинула и все время провожу с тобой.

Улыбка сбежала с лица Криса, он вскочил, схватил мое платье и, подбежав к окну, распахнул его. Я с испугом на него смотрела, не понимая.

— Ты остаешься здесь! — четко произнес он и выбросил мое платье из окна. — Если уйдешь, я умру!

— Что ты делаешь? Зачем? Хочешь, чтобы я в шубке на голое тело пошла по улицам?

Крис расхохотался, как безумный, и схватил мою шубу. Я подбежала к нему.

— Не волнуйся, давай все обсудим, — спокойно сказала я, хотя сердце колотилось.

Он посмотрел на меня беспомощно, его губы дрожали, шуба из разжатых пальцев упала к ногам. Я взяла его за потную холодную ладонь, подвела к кровати. Мы легли и обнялись, прижавшись друг к другу.

— Мне плохо без тебя, — тихо сказал Крис, когда успокоился и перестал дрожать. — Мне так плохо! Я совсем один в этом мире, никому до меня нет дела, живу, как трава, расту сам для себя, никто меня не любит! Мои картины выставлялись всего один раз и то в каком-то маленьком захудалом салоне на окраине Парижа.

— Да? Это интересно, — попыталась я перевести разговор на близкую ему тему. — И как? Успешно?

— Для новичка да, так все мне сказали. Даже продано было несколько работ. А Жак Нувер, это наш местный мэтр, его все знают на Монмартре, прочил мне блестящее будущее как художнику жанровых сценок. И очень неодобрительно отзывался о моем увлечении Японией. Он сказал, что это тупиковый путь для меня и напрасная потеря времени. Но если мне нравится?! — с жаром спросил Крис, отодвигаясь от меня и приподнимаясь на локте. — Что тогда? Мне надоело писать улицы, людей, пейзажи.

— Конечно, нужно писать лишь то, что возбуждает, — заметила я.

— Вот! Ты меня понимаешь! Ты одна меня понимаешь!

— Я думаю, что ты преувеличиваешь, — ласково проговорила я. — Ведь у тебя есть родители, родственники здесь.

— И что?! — истерично спросил он и соскочил на пол. — Это все не то! Ты же знаешь, о чем я! Ну почему, почему ты так бесчувственна?!

— Послушай, Крис, я не бесчувственна. Дело в другом, — медленно проговорила я, но замолчала.

Последнее время я старательно пыталась забыть о кое-каких событиях моей жизни, и ворошить прошлое мне совершенно не хотелось.

— Что, милая? — прошептал он и упал на колени возле кровати.

Крис положил голову возле моей руки, его длинные черные ресница опустились. Я придвинулась и стала нежно перебирать его густые белые волосы.

— Расскажи мне то, что хотела, — попросил он и вздохнул. — Пожалуйста!

— Когда мне было восемнадцать, — начала я, все еще испытывая неуверенность в необходимости этого рассказа, — я полюбила парня на десять лет старше меня. Он приехал в наш провинциальный городок, сама я не москвичка, в командировку. Увидев афишу нашего самодеятельного театра Кабуки, Петр, так его звали, пошел на спектакль. Там мы и познакомились. Наша любовь вспыхнула, словно порох от огня. Потом он уехал в Москву, и я через какое-то время, наперекор родителям, отправилась за ним, потому что поняла, что не могу без него жить. Я как раз закончила обучение в культпросвет училище. Я по образованию хореограф. Это был январь. Мы стали жить вместе в его квартире. И хотели пожениться. Но…

У меня от волнения перехватило горло, и я замолчала. Крис поднял голову и внимательно на меня посмотрел. Его черные глаза показались мне двумя безднами. Он, видя, что я молчу, забрался на кровать и прижал меня к себе.

— Я так и знал, что за этой очаровательной мягкой улыбкой скрывается какая-то печальная история, — прошептал он. — Ведь даже когда ты улыбаешься, на самом дне твоих прекрасных глаз прячется грусть.

— Мой любимый оказался саманом секты «Аум Синрикё», о чем я понятия в то время не имела, — продолжила я ровным безжизненным голосом и прижалась к его плечу, тут же почувствовав, как его губы мягко коснулись моего виска. — Мы оказались в Японии в марте, а потом произошли «зариновые» теракты в токийском метро. Петр в этот момент был в Токио, а я в Наха, столице Окинава. Мы там жили в квартире его друга. Наутро после терактов он вернулся и на моих глазах сделал себе харакири.