Онлайн книга «Зовем вас к надежде»
|
— It’s okay, — все время повторял Линдхаут. — It’s okay. Don’t mention it. [67] Японцы кланялись, и женщины тоже. Линдхаут не выдержал и стал тупо смотреть на город внизу и на Дунай. Он испугался, когда какой-то мужчина скользнул на стул напротив него. — Добрый день, господин профессор, — сказал человек в легком летнем костюме и расстегнутой на шее белой рубашке. Узкое лицо с высоким лбом, каштановые волосы и карие глаза — этот человек, как с изумлением обнаружил Линдхаут — вообще не изменился за тридцать три года. — Доктор Левин… — Тише, — сказал мужчина. Впервые Линдхаут увидел его в здании советской комендатуры на улице Беллария, когда тот забирал его из темной одиночной камеры. Тогда этот человек носил форму и был полковником. Линдхаут машинально подумал: Левин, Карл, родом из Берлина, еврей, в тридцать третьем году вместе с родителями эмигрировал. Осел в Москве. Изучал там медицину. Родители умерли. — Почему вы? — спросил он. — Где Красоткин? Японцы внезапно громко рассмеялись — один из них рассказал анекдот. — У Красоткина все хорошо. — Левин перегнулся через столик и говорил очень тихо: — Вы ведь с Ильей Григорьевичем друзья, не так ли? — Очень хорошие… — Несмотря на жару Линдхаута вдруг зазнобило. — В последний раз вы видели Илью в Базеле, несколько лет назад… — Да. И что же? — …и обменялись с ним кое-какими мыслями… — Какими мыслями? Японцы снова засмеялись. — О… всемирном сотрудничестве ученых. — Да… — Вы смогли чего-нибудь достичь в Америке? — Очень немногого… — Вот именно. — Что «вот именно»? — С Ильей было аналогично… нет, не аналогично… он… Органам власти стали известны его планы и планы его друзей… — И… — …и эти органы их совершенно не одобрили. Вы понимаете? — Проклятье! Что с Ильей? Что они с ним сделали? — Ничего, совсем ничего, почти ничего… несколько бесед… небольшое дело… Он продолжает работать в Москве хирургом. Ни с ним, ни с его друзьями ничего не случилось… — Вы лжете! — Тише, черт побери! Я не лгу! Естественно, Илья Григорьевич должен сейчас сосредоточиться исключительно на своей работе. За ним наблюдают… — Я вам не верю! — прошептал Линдхаут. Левин зашептал: — Разве Илье дали бы через посредников проинформировать «Сану»? Почему, по-вашему, он вызвал вас в Вену? Почему, по-вашему, я сейчас сижу перед вами? — Для этого может быть много причин… — Послушайте, профессор, неужели вы считаете меня такой свиньей, что, по вашему мнению, я буду участвовать в деле, направленном против вас? — Нет, конечно нет, но… — Никаких «но»! Илья невыездной! Он должен показать свою абсолютную верность линии и благонадежность… Его имя использовали, потому что знают, что вы друзья, — и это все. Я тоже друг Ильи. В последний момент возникли споры о подведомственности… поэтому вы должны были столько прождать в Вене. Вена сразу же была избрана местом встречи. Это идеальный город для таких вещей… — Для таких вещей? — Что угодно господину? — Снова появился официант. — Мокко. И коньяк. Большой, — сказал Левин по-немецки без всякого акцента. Официант кивнул и стал протискиваться через радостно возбужденных японцев. — Но вам ведь разрешили приехать, — сказал Линдхаут. Левин кивнул. — Почему? Кто дал вам разрешение? — Моя служба. Вы же знаете — я специалист по оказанию экономической помощи странам «третьего мира»… — Ах да, конечно, — сказал Линдхаут, который внезапно почувствовал неприятный привкус во рту. — Я привез с собой письмо от Ильи Григорьевича. Не смотрите на меня так. Хорошо, я состою в одном объединении! Вы должны радоваться. Иначе я бы ничего не разузнал во Франции. — Вы были во Франции? — Да. — Когда? — Довольно часто. — Левин пожал плечами. — Я постоянно в разъездах, знаете ли. Это дело раскопал не я, а кое-кто из наших людей. Когда в Марселе выгружалась последняя большая партия основания морфия. При такой возможности… — Вы считаете, что здесь подходящее место, чтобы… — Место как раз подходящее! Трудно представить что-нибудь лучше. В лесу, на улице — за нами повсюду могли следить. Здесь на нас никто не обращает внимания. Вы же видите. Я знал, что здесь будут японцы. Поэтому я и пришел так поздно. — Почему? — Чтобы дождаться, когда все будут уже заняты — а они ведь сейчас заняты, не правда ли? — Гм… — Линдхаут кивнул. — То, что нашим властям не понравился ваш с Ильей план, не должно означать, что его друзья по-прежнему не стремятся к такому «заговору на благо»… — Как и в Америке… — Точно так же, наверняка. Совершенно определенно и в дальнейшем будут контакты и страховка. Так уж оказалось, что мы первые пошли на это. — По поручению вашего правительства, естественно. Под девизом: смотри, мир, какие свиньи есть среди американцев… — Это соображение безусловно сыграло свою роль. — Левин пожал плечами. — Но свиньи — они и есть свиньи, и, пожалуйста, не забывайте, что я тоже ученый, как и вы, профессор… Кто-то из японцев запустил большой музыкальный автомат. Зазвучал джаз. — Великолепно, — сказал Левин, — очень хорошо, в самом деле! Да, так вот, наши люди действительно добрались до босса. Они его сфотографировали, перехватили и записали на пленку несколько его телефонных разговоров — пленки лежат в нашем посольстве. Кое-какие фотографии у меня с собой. Вы можете спокойно посмотреть их. — Он положил на столик конверт. — Фотографировали малоформатной камерой, но изображение очень резкое. Линдхаут нерешительно взял конверт. — Ну, смотрите же. Не бойтесь! Линдхаут вытащил из конверта пять фотографий и положил их перед собой. На всех пяти снимках был изображен один и тот же человек: разговаривающий с другим мужчиной и женщиной перед маленьким замком, трижды — в огромном гараже, где большие роскошные автомобили как раз набивали множеством пакетиков (дверцы, грязезащитные крылья, брызговики и нижние части кузовов были сняты), и на борту яхты в капитанской форме (Левин объяснил: яхта как раз курсирует перед Марселем и огромной глубоководной гаванью Ля Жольет). В этой форме мужчина выглядел прямо-таки карикатурно — маленький, приземистый, в очках с толстыми стеклами. Он разговаривал с худощавым мужчиной, на котором тоже была форма капитана. |