Книга Убийство на улице Дюма, страница 13 – Мэри Лу Лонгворт

Марсель удивленно посмотрел на жену:

– Анни, я вообще не могу себе представить, как человек может убить, и мне странно, что ты так могла подумать о Бернаре.

– Да, прости, ты прав. Скорее, это Роккиа.

– Анни!

Анни рассмеялась, взяла печенье, макнула его в чай.

– Я была так воодушевлена до вечера пятницы, уверенная, что этот пост за мной, и уже мысленно переехала в квартиру на площади Четырех дельфинов.

– Ну, – поморщился Марсель, – ребята целое лето развозили бы воду из фонтана по всему дому. Ты подумай, сколько пришлось бы убирать.

Анни засмеялась, потянулась через стол и поцеловала мужа.

В ресторане Верлак оказался поздно. Пришлось объехать все этажи подземной парковки, пока не нашлось место (очевидно, последнее свободное) только в самом низу. Потом нужно было бежать по лестнице гаража, выходившей на огромную площадь Оз-Юиль, потом еще по лестнице на улицу Сэнт, где как раз на правой стороне находился ресторан.

Открывать его дверь всегда было удовольствием – в тихую гавань из бурного марсельского порта и выплескивающихся на тротуар шумных баров, откуда в полный голос доносилась трансляция футбола.

Жак его увидел и подошел быстро – насколько позволяла трость.

– Monsier le juge! ^[8] – воскликнул он, медленно поднимая правую руку навстречу Верлаку.

– Мсье Жак! – поприветствовал Верлак.

Он знал фамилию этой пары, но всегда предпочитал называть их Жак и Жанна.

– Мсье Мадани уже за столиком с видом на старый порт.

Это была традиционна шутка Жака – у ресторана не было окон, выходящих на порт, но всю западную стену занимала фреска с изображением порта – там, где открывался бы на него вид, окажись в этой стене окна. Фреска была слишком яркой, перспектива полностью искаженной, но Верлаку она нравилась.

Он прошел туда, по дороге улыбнувшись двум молодым женщинам за столом.

– Я без ума от этого виски, – сказал Мадани, пожимая руку Верлаку.

– У Жака новая марка?

– «Брухлэддиш», – ответил Мадани. – Наверняка я зверски переврал название. Жак говорит, что марка новая, то есть старая, но винокурня закрылась, и производитель виски собрал достаточно денег, чтобы ее спасти. Чисто по любви, утверждает Жак.

Верлак понюхал золотистую жидкость.

– Айлей?

– Да, – подтвердил Жак, уже подошедший к их столу.

– Жак, вы не были в прошлой жизни шотландцем? – спросил Мадани, смеясь и через плечо Верлака глядя на десятки бутылок виски в баре.

– Думаю, что был, – ответил ресторатор с серьезностью, которой гости не ожидали. Жак смотрел в пространство, будто мысленно видел остров Айлей, потом закончил: – Жанна приготовила креветки на гриле с фаршированными артишоками – это будет entrée ^[9]. В качестве главного блюда – тушеное мясо, которое вы, господин судья, любите с пастой, насколько мне известно.

Верлак любил говяжье жаркое в исполнении Жанны – она его делала из мяса камаргских быков с добавлением апельсиновой цедры и томатов, которые летом закатывала в банки. Но провансальскую манеру добавлять в жаркое тесто он понять не мог.

– Звучит заманчиво, но я бы предпочел вместо пасты картошку.

Жак улыбнулся:

– Жанна сделала пасту.

– Тогда пусть будет паста. А начну я с того же виски, которое пьет мой киношный друг.

Жак махнул бармену, чтобы налил еще стакан, посмотрел на стол, сильнее опираясь на трость. Мадани с Верлаком переглянулись, и Верлак кивнул. Мадани понял намек и предложил:

– Жак, вы не хотели бы выпить с нами стаканчик виски?

Жак оглядел ресторан, полный довольными обедающими посетителями.

– Что ж, наверное, мог бы.

Он с неожиданной быстротой вытащил из-за соседнего стола стул и сел.

Верлак не успел сломать золотистую корочку на лавандовом крем-брюле, как зазвонил его телефон. Он ответил тут же, увидев, что звонит доктор Эмиль Буве, его коронер. Встав из-за стола, Верлак отошел в туалет.

– Простите, что беспокою в субботний вечер, но появились интересные новости.

– Говорите.

– Доктора Мута ударили по голове сбоку, как вам наверняка говорил комиссар.

– Да-да, – ответил Верлак, не скрывая нетерпения.

– Орудие было деревянным, – продолжил Буве, наслаждаясь эффектной паузой.

– Эмиль, говорите уже.

– Старого дерева.

– Старинное?

Буве улыбнулся, слыша в голосе судьи раздражение.

– Можете назвать его старинным. У меня есть друг в лаборатории, где занимаются датировкой таких вещей.

– И что ваш друг сказал? – Верлак тяжело дышал в телефон. Его удивило, что в Эксе есть специалист по датировке, хотя, быть может, он, как теперь многие, ездит из Парижа на скоростном поезде. – Вы мне скажете или нет, наконец? Что он говорит? Пятьдесят лет? Сто?

Буве засмеялся.

– Он говорит, – ответил он, тянув время и улыбаясь, глядя через стол на доктора Агнес Коэн. – Судя по щепке, извлеченной из волос убитого, семьсот лет.

Они встретились у фонтана Четырех дельфинов.

– Интересное место для встречи, – заметил Полик.

Верлак улыбнулся и пожал ему руку.

– Я оставил машину в гараже. Раз дождя нет, по думал, что пешая прогулка прочистит мозги.

Бруно Полик кивнул, подумав, что Верлак, наверное, оставил в гараже свой темно-зеленый «Порше» шестьдесят третьего года по иным причинам: вчера комиссар видел, как студенты ходили вокруг, приставляли сложенные ладони к стеклам, чтобы заглянуть в салон, и восхищенно перешептывались.

– Я завез Лею в консерваторию на воскресную репетицию и перед зданием, что редкость, нашел свободное место, – сказал Полик, будто нужно было объяснять, почему он тоже уставился на фонтан шестнадцатого века, где четыре толстых дельфина извергали воду из пастей.

– И как у нее сольфеджио? – спросил Верлак.

– Миг паники, снятый мятным мороженым с шоколадной крошкой, – засмеялся Полик.

Они двинулись в путь, обсуждая погоду, внезапный энтузиазм Полика-старшего по поводу Древнего Рима и банкомат, взорванный сегодня в пять утра, выдавший все деньги, что не сгорели при взрыве. Наступавшее временами молчание не было неловким, заметил Верлак. Он был рад, что есть напарник, с которым можно говорить об истории или музыке. Разговоры с парижскими коллегами шли обычно о ценах на недвижимость.