Онлайн книга «Я - сингуляр»
Она взглянула на меня с вопросом в серьезных глазах. – В самом деле не знаете, кто такой Ринальдо? Вы просто уникум. – А кто это? – спросил я вежливо. Она улыбнулась: – Представьте себе, не знаю. – Да, но… – Все о нем говорят. Даже многие женщины. – Увы, я урод. – Я тоже, – сообщила она без тени печали. – Ничего, в толерантном обществе и уроды могут… жить. Я обвел широким жестом квартиру. – Моя берлога. Но сперва, как велят правила этикета, позвольте показать вот эту комнату… Ее принято показывать гостям первой, а я не смею спорить с самой законодательницей этикета Эмилией Пост… Это душ, в этой раковине моете руки, когда покакаете, а вот и сам унитаз… Она засмеялась: – Спасибо. Это весьма кстати, в универе я не успела. Я вышел, оставив ее там, но не успел дойти до кухни, как прозвенел мобильник. Звонок непривычный, не мой, я повертел головой, определяя направление звука, наконец взгляд зацепился за дамскую сумочку, повешенную за длинный ремень на спинку стула. Звонок оттуда, я подхватил и, толкнув дверь в туалет, она у меня не запирается, быстро вошел. – Вам звонят… Она сидела на унитазе, чуточку кряхтела и тужилась. Я подал ей сумочку. Она расстегнула и быстро выудила оттуда мобильник. Я тактично вышел, слушать чужие разговоры нехорошо, хоть и очень интересно, сходил на кухню и включил кофемолку. Пока зерна с треском превращаются в мелкие песчинки, вернулся, из туалета уже не слышно ее голоса. Я вошел, она, не поднимаясь с унитаза, засовывала мобильник в сумку. Я принял из ее рук, сказал: – Я поставил кофе. Какой предпочитаете, крепкий или слабый? С сахаром или без? Со сливками или с молоком? Она улыбнулась с некоторой неловкостью. – Какой вы… раскомплексованный!.. – Да ладно, – сказал я великодушно. – Габриэлла, вы это проделываете каждый день у себя дома. А раз так, то какое стеснение?.. – Крепкий, – ответила она, – сладкий, черны-ы-ый… Она напряглась, под нею булькнуло, но никакой вони, что значит – желудок и кишечник абсолютно здоровые. Я кивнул: – Отлично. Я такой и поставил. Наши вкусы даже в этом совпадают. А правда, картины Валеджи потрясают? Как будто реальные. – Ничего удивительного, – ответила она рассудительно. – Он и не скрывает, что берет фотографии, а потом дорисовывает нужное. Это целое направление в искусстве-е-е-е… Снова булькнуло, Габриэлла с облегчением выдохнула, взглянула на меня, но, видимо, решила выдавить из кишечника все без остатка, снова напряглась, даже лицо покраснело. Я сказал с раскаянием: – Не знал… Думал, что это все нарисовано с такой точностью. – Не-е-е-ет… Он и галактики дорисовывает с увеличенных фото-о-ы-ы-графий… – Хотя, – продолжил я, – мне вообще-то все равно, сам рисовал или дорисовывал. На меня действует больше, чем всякая иконная хрень или выкопанная из руин Помпеи. Мороз по коже! Она оторвала пару клочков туалетной бумаги, я смотрел, как быстро и аккуратно использовала, пересела на биде и подмылась, а затем еще и пополоскала руки под струей теплой воды над раковиной. Я подал ей мохнатое полотенце, она приняла с кивком, а когда вытерла ладони, мы плечо к плечу отправились на кухню, откуда уже валят навстречу привычные запахи свежемолотого кофе. Я быстро поджарил гренки, Габриэлла с мягкой улыбкой смотрела, как я суечусь вдоль кухонной плиты. Наконец я разлил в чашки, дальше мы сидели напротив друг друга и неспешно отхлебывали, глядя друг на друга и улыбаясь без причины. – Кофе вред или польза? – спросила она со смешком. – Еще не определился, – ответил я. – Его каждые пять лет попеременно объявляют то вредным, то полезным… И так уже лет сто. – Ого, – произнесла она с глубоким уважением, – вы такой… гм… пожилой… – В Инете нарыл, – сообщил я. – А так вообще и мудрый Вольтер сомневался в ядовитости кофе! – А вы вольтерьянец? – Ага, он самый… Она повела взглядом по кухне. – Но здесь все традиционно… – А я еще и конформист, – добавил я. – Умеренный, правда. Но, конечно, и умеренность уже достала. – Умеренность больше свойственна нам, – ответила она с той же мягкой улыбкой, – женщинам. Я все время старался пить бесшумно, но не получается: перед собой не стесняешься, а Лариска – не женщина, а приятель. Вскочил, включил музыку, пусть заглушает. Габриэлла тоже чуть оживилась, мы допили быстрее, неловкость все же витает в воздухе, я взялся споласкивать чашки, Габриэлла в комнате прошлась вдоль полок с книгами. – Не густо… Я сказал торопливо: – Раньше было много! – Все продали? – Оставил. – При разводе? Я помотал головой. – Бабушка передала мне домик в Подмосковье. Я его продал и купил эту квартирку. Здесь все наконец-то так, как хотелось мне и раньше. У меня хорошая мама, такой же классный младший братан… Библиотеку оставил ему. Он пока еще у матери. – Бедненький, – пожалела она, – теперь ему придется идти в приймаки? – Он не проиграет. – Почему? – У меня красивый брат, – сказал я. – Выше меня ростом, в плечах шире, красавец. За ним еще со школы все девчонки бегали. – Ого! – Правда-правда, – заверил я. – Так что найти себе невесту с виллой и собственным самолетом… для него особой проблемой не будет. – В самом деле? – спросила она, хитро прищурившись. – Как бы хоть одним глазком на такого идеального мужчину… Я подумал, признался: – Нет, брата не покажу. Что-то чувствую в себе древнее собственническое. Прямо зверячье! – Я вроде бы еще не чья-то собственность, – сообщила она мило, но настороженно. – И вряд ли ею когда-либо будете, – согласился я с наигранной, как полагал, печалью, а потом понял, что не играю. – Книг у меня мало, вы правы. Покупаю только те, что не попадают в Инет. Все-таки в Сети больше для ширпотреба… Она нахмурилась, кончики пальцев легко пробежали по корешкам. Я озабоченно следил за ее взглядом. Я понимаю, что вот здесь должны стоять стопки стихов, а вот на этой полке – большеформатные альбомы с рисунками Дега, Рембрандта, Тициана, Пикассо, а также французских импрессионистов. Без них любая библиотека считается неполноценной, это как ярлычок принадлежности к определенному кругу, но говно в проруби ни к какому кругу не принадлежит, а просто болтается само по себе. |