Книга Арабская кровь, страница 79 – Таня Валько

Она решает пойти в туалет и ванную, потому что вчера так боялась темноты, что пописала за углом дома. Руки и лицо протерла дезинфицирующими салфетками. В длинной рубашке с косметичкой под мышкой и полотенцем, переброшенным через руку, Зейнаб трусит к умывальнику снаружи дома. «Только бы не было червяков», – молится в душе она. Впрочем, туалет – это вполне чистая уборная в турецком стиле с верхним небольшим душем, прицепленным по правой стороне. Но туалетной бумаги нет, что объяснимо в традиционном арабском доме ^[85].

«Я уже от этого отвыкла, нужно будет купить», – решает женщина. На одной из стен вмонтирован умывальник, на котором стоит бутылка с дезинфицирующим мылом. На стене – зеркало, а рядом – вешалка с маленьким чистым полотенцем. В ванную есть отдельный вход. Конечно, Зейнаб не рассчитывает, что в ней есть ванна, но находит то, что может послужить душем, – железную трубу, выходящую из стены и заканчивающуюся разбрызгивателем; посередине – дыра, в которую выливается вода. К стене даже прикреплена металлическая решеточка для косметики. Червяков нет, а старый кафель на полу так выдраен, что даже утратил оригинальный цвет.

Освеженная Зейнаб входит в комнату и видит мужа, с трудом заворачивающего дрыгающего ножками сынка. В комнате витает запах свежей еды.

– Что это за вкусности? – Женщина подскакивает к столику, на котором стоит большой поднос.

– Хозяйка принесла, – хмуро отвечает муж.

– Это что? Плохо?

– За десять долларов. – Именно в этом причина его злости.

– Трудно кормить чужих людей даром!

Зейнаб одной рукой берет малыша и прикладывает его к набухшей груди, а другой берет домашние вкусности.

– Даже не думала, что я такая голодная, – смеется она довольно, чувствуя, как к ней возвращаются силы и хорошее настроение.

– Это радует. – Мохамед целует жену в голову, наслаждаясь свежим запахом шампуня и духов. – Все будет хорошо, – утешает он ее, но скорее старается добавить отваги себе.

– Наверняка! Я девушка из деревни, мне тут нравится!

Супруги акклиматизируются в чужих условиях, и, как всегда у молодых, их силы начинают быстро восстанавливаться. Хозяйка кормит прекрасно, подавая еду три раза в день по десять долларов каждый раз. Еда натуральная, свежая и типично арабская. На завтрак они получают лебен, такой густой, что его можно резать ножом, теплые хлебные лепешки, овощи и оливки, масло и мисочку с тимьяном или яичницу из домашних желтеньких яиц. Бывают и козий сыр, и молоко. Обед состоит из достаточно водянистой пикантной шорбы и кускуса с большим количеством овощей и маленькими кусочками мяса. На ужин им подают свежеиспеченные бурики или дрожжевые булки с медом или домашним джемом из опунции. Все сделано из продуктов, которые у жителей деревни есть на маленькой ферме. Каждые пару дней хозяин привозит для них большой арбуз или дыню с собственного поля в глубине материка. Эти фрукты он дает им даром. В беззаботном безделье проходят почти две недели.

– Безопасно ли в Тунисе после переворота? – спрашивает Мохамед крестьянина, с которым он сидит на верблюжьей попоне под оливковым деревом.

Хозяин дома курит гашиш и с удовольствием беседует с постояльцем.

– Ну а как же! Ничего не происходит, спокойствие, тишина и постепенные реформы. У нас не так, как у вас.

Старый мужчина гордится культурой и превосходством своего народа.

– А у вас хотят всех убить! – презрительно кривит он губы и сплевывает.

– Да, вы правы. В Ливии ситуация вышла из-под контроля. Каддафи – это психопат. Он добровольно власть не отдаст.

Мохамед становится грустным.

– Да, да, мы знаем этого типа. Мы же, в конце концов, ближайшие соседи, а он многократно ссорил наши народы. Только жаль мне обычных ливийцев, таких, как ты и твоя семья.

Он наклоняется и похлопывает молодого человека по щеке.

– Вас только каких-то пять миллионов, а сейчас будет еще меньше. Большая богатая страна, а не хватает людей – это плохая ситуация. Обсядут вас иностранцы, как сипы, и будут клевать, а если сейчас еще погибнет или сбежит вся интеллигенция, то все пойдет прахом и в чужие руки.

Мохамед задумывается над мудростью слов старика и чувствует себя дезертиром.

– Все деньги и богатство у вас вывезут, и может быть еще хуже, чем с полковником.

– О нет, так плохо не будет!

– Дай-то Бог, – кивает тот.

– Ливийцы и так ничем не пользовались из собственного добра. Все шло в карман Муаммара, его семейки и пособников.

– Вот политика! Говорят, что это самая большая проститутка всех времен, – приходит к выводу народный мыслитель. – А как там ваши дела? Не то чтобы я выгоняю, мы чувствуем себя бодрее с молодыми, но ожидание, наверное, для вас мучительно.

– Планирую позвонить сегодня после полудня. – Мохамед сжимает губы от волнения.

– Так не медли, сделай это сейчас! Выбросишь из головы.

Молодой мужчина, подталкиваемый к действию, делает это с облегчением. Зейнаб с Хмедой присаживается около него на пледе и прислушивается.

– Госпожа Эшли Скотт? – спрашивает Мохамед по-английски. – Не хотел вас раньше беспокоить, но известно ли уже что-нибудь о нашем деле? – спрашивает он дрожащим голосом, а затем внимательно слушает ответ.

Его лицо постепенно проясняется, и наконец он улыбается от уха до уха.

– Yes, yes, yes! – После окончания разговора Мохамед подхватывается на ноги и, словно ребенок, выбрасывает руки вверх. – Завтра в десять! – выкрикивает он.

– Wallahi! – радуется Зейнаб, а старик со старухой хохочут, кривя беззубые рты.

– Mabruk, mabruk! – поздравляет их старая женщина.

* * *

Машина забита по самую крышу, словно они должны ехать на край света, а не в отдаленный на четыреста километров Монастир, в котором находится большой порт. Сама госпожа комиссар рекомендовала им это место, говорила, что туда приплывает самый большой паром с гуманитарной помощью и отплывают суда с официально зарегистрированными беженцами. Никакой американской бухгалтерии и контрабанды людей!

После нескольких часов пребывания на стоянке и хлопот подошла неизбежная минута прощания. Старики расстаются с ними, как с семьей. Это они в основном заполнили машину провизией и подарками. Купили Хмеде кучу игрушек, два комплекта одежды для мальчика, в которые всадили почти все доллары, полученные в качестве оплаты за пребывание. Наконец, гордые собой, они принесли качающуюся кроватку для ребенка, чтобы Зейнаб не держала его на руках все время.

– Нам будет грустно без вас. – Старая женщина вытирает слезы, выступившие на глазах. – Сначала наша дочь выехала, а сейчас вы, – говорит она, обращаясь к ним, как к ближайшим родственникам.