Онлайн книга «Экспансия»
…Большой зелёный луг, на краю которого растут белые высокие берёзы, и тихо плывут воды большой реки… Под одним из деревьев расстелена большая скатерть, уставленная яствами. Он в простой домашней одежде сидит прямо на земле, пьёт густое парное молоко. Напротив, почему-то в славянском сарафане, – Ольмо. Вкусно хрустит большим сочным яблоком, дразнясь, время от времени показывает ему розовый язычок. Совсем как обычная девушка. – Это ты? – Вкусные у вас плоды. У нас подобных нет. – Ты молока попробуй – вот где сладость истинная. Налила себе из большой крынки, глотнула, носик сморщила: – Фу! – Это с непривычки. А мне – вкусно! Снова глотнула, распробовала. Потом назад чуть откинулась, на ладошки оперлась, голову запрокинула в венке из трав полевых, улыбается, лукаво косится. – Что? – Ничего. Просто не думала, что всё таким может быть. Мне нравится. И ты не сердишься… – А с чего на тебя сердиться? Чай, не муж я тебе, не брат, не родственник. – Будешь. – Опять начинаешь? – Ну-ну, успокойся. Не злись раньше времени. Снова молока отпил, действительно стал опять наполняться добродушием. – Не обидишься, коли спрошу? – А отвечать честно? Без утайки? – Мы же спим? Спим. Так чего нам стесняться? – Тогда спрашивай. – Почему ты так за меня выйти замуж хочешь? Улыбка с лица так и не ушла, только ещё краше стала. – А полюбился ты мне. Сразу. Вижу, что муж ты серьёзный и честный, на других заглядываться не будешь и с уважением ко мне отнесёшься… И видит Добрыня вдруг себя в ином месте: восседает он на троне резном в неведомом ему каменном здании. Одежда на нём белая, перьями драгоценными изукрашенная да каменьями дорогими. И тысячи людей ему поклоны бьют и ниц валятся. На голове князя – убор из перьев, как у воинов, что Маму сопровождали, только ещё краше, ещё гуще и больше. А она сама сидит в драгоценном наряде, нефритом украшенном и золотыми нитями, в короне золотой высокой и улыбается довольно… Рядом – двое детей стоят, мальчик и девочка, погодки. Шесть и пять лет. Серьёзные не по годам, также в одеждах бесценных и смотрят так… пронизывающе… – Где это я? – У тебя я в гостях побывала. Теперь ты у меня, в Куско. Столице новой державы нашей совместной. Нахмурился князь, а она сразу заметила: – Что? Иль не по нраву? Показал на склонившиеся спины людей перед собой: – Они – рабы. А мне это по духу противно. – Они – всего лишь простые люди. А мы с тобой – правители. И глаза затягивают его внутрь, тянут куда-то далеко, и тает воля, тает под её взором колдовским, уже не хочется спорить, пусть будет так, как она пожелает… Но падает рука на меч, и со всего маху вылетает, словно удар дятла, дерево долбящего, стальное жало, вонзается перед князем в землю, и сразу становится легче – они вновь на поле славов под берёзой сидят, и улыбки уж нет на тонком, красивом лице, лишь отчаяние и злоба. К нему. – Я же муж твой, так чего ты творишь? Она вдруг злобно смеётся: – Муж?! Ты всего лишь кукла в моих руках, слав! – Кукла? Опираясь на сталь, поднимается князь с земли, с трудом. Но встаёт на ноги. Делает первый шаг к ней, второй, замахивается мечом, но Ольмо не боится и даже не пытается прикрыться рукой. Наоборот, на её личике злоба исчезает, сменяясь удивлением. – А ты не так прост, князь, как показался. И что ты сделаешь? Убьёшь меня? – Снова зло смеётся. Но тут Добрыня откидывает меч в сторону, и тот исчезает в густой сочной траве без всякого следа. – Размечталась! Появилось желание умереть? Слав на женщину руку не поднимет! То закон, испокон веков моим народом принятый. Или ты не женщина? Тогда – умри! – Ха! Я женщина! – Ну а раз женщина, то и будь ей. Рука сама собой дотягивается до её платья, сжимается на груди, собирая ткань в горсть, заставляет инку подняться с земли. Склоняется князь и, несмотря на град ударов кулачками по голове, плечам и груди, впивается в её сочные губы. Потом отпускает, и та, злобно шипя, отползает назад, а Добрыня спокойно ложится на прежнее место, касается своих губ рукой, смотрит удивлённо на инку, та же по-прежнему злится: – Ты посмел коснуться богини?! – Сама же сказала, что люб я тебе. Она умолкает, заливаясь краской. Отворачивается, молчит. Воцаряется пауза. И тут ниоткуда появляются ещё трое. Двоих Добрыня знает – Перун-воин и сын его, Маниту-сеятель. А вот третий… Такой же высокий, светловолосый, с жёлтыми пронзительными глазами и в одежде из перьев. Трое здороваются между собой, не обращая на слава и инку никакого внимания. Словно их нет. Усаживаются за скатерть. Неведомо как в их руках появляются кубки в виде рога, наполненные неизвестно чем. Сдвигают их, провозглашают здравицу, пьют. Ольмо, испуганная до невозможности, подползает к славу, пытается спрятаться за ним, но тут пернатый оборачивается, манит её рукой: – Иди сюда, презренная. Инка поднимается, на подгибающихся ногах приближается к троим, падает перед ними на колени, униженно изгибая гордую спину, упираясь лбом в траву, не смея поднять головы. Перун зовёт слава: – Князь! Спокойно поднимается Добрыня, подходит, отвешивает поклон, выпрямляется: – Звал, воин? – Звал. Погоди чуток. – Отворачивается Перун к гостю и говорит: – Видел? – Видел, – ответствует тот. Спрашивает слава: – Знаешь, кто я? – Нет. Но чую, что, по крайней мере, равный богам моим. Все трое смеются, и Маниту-сеятель поясняет: – То бог инков – Всемогущее Солнце. Самый могучий среди всех истинных богов, ибо он – всё. – Всё? Перун подтверждает: – Всё, слав. Всё. И теперь, когда мы наконец встретились, нет предела нашей силы. И придёт конец Распятому. Не сразу, но точно придёт, будь уверен. Ибо в мире богов есть легенда: когда встретятся Трое, ослабнет Проклятый истинными. Ибо Солнце сожжёт силу Проклятого. Воины Перуна – уничтожат его храмы и рабов. А Маниту – накормит воинов, чтобы не ослабла их сила, когда станут они разить мечом полчища Распятого. А когда сгинет последний из поклоняющихся Демону, выдающему себя за Бога, наступит на земле Золотой век. Только длиться он будет не сто лет, а вечно, до скончания времён. – Значит… – Верно, князь. Это – бог инков, Солнце. Наконец-то встретились мы. – Рука бога-воина легла на плечо человека в пернатой одежде. |