Онлайн книга «Патриот»
|
– Нахер, – сурово ответил Женя и вычеркнул строку толстым чёрным фломастером. – Тачку летом продадим, купим новую. Машина – боевая, разъездная, расходный материал, нечего её жалеть. А это что? Какой такой банановый ликёр? – Ты сказал, чтоб я подарил кассиру в банке. – Тысячу двести за банановый ликёр? – Это был самый дешёвый банановый ликёр. – Ладно, проехали. А это? Что такое «десять баксов»? – Старая купюра. Надорванная. В банке её не взяли. – А как она к тебе попала? – Она была в пачке, которую дал Нугзар. – Почему ты не проверил всю пачку? – Я проверял. Но Нугзар говорил, что спешит… – Так не пойдёт. У нас был уговор: каждую купюру надо проверять. Эту рваную десятку – ставь себе на грудь. И снова чёрный фломастер прокатился по белой бумаге. Женя Плоцкий смотрит внимательно и зорко, словно охотник, выслеживающий добычу. – Это что? «Уголовный Кодекс – пятьдесят пять рублей»? – Новая редакция. С изменениями и дополнениями. – И где он? – У меня дома. Читаю. – Хорошо. Дочитаешь – привези. Я тоже посмотрю. Говорят, там много интересного. А вот это – что такое? «Свитер, две тысячи семьсот»? – Ты сам сказал, чтоб я купил новый свитер. Ты сказал, что в старом мне ходить нельзя. Я купил новый. Вот он, на мне. Сергей оттянул пальцами ворот чёрного свитера. – Я так говорил? – уточнил Женя, поразмышляв. – Да. Ты, правда, был пьяный. Может, поэтому не помнишь. – А это? «Водка “Столичная”, семь бутылок». – В омыватель наливал. – Семь бутылок? – Шесть. Седьмая лежит в машине. Про запас. – Не согласен. Шесть бутылок водки в омыватель – это перебор. – Нет, – возражает Сергей на этот раз, – погоди. Было минус двадцать. Стекло засирается, я ничего не видел, я этого Нугзара ждал до десяти вечера… – Шесть бутылок за две недели?! – Я разбавлял! – Тогда купил бы спирт Ройял. И сам бы развёл с водой. Дешевле бы вышло. В этом месте разговора Сергею становится неприятно, он хмурится и дёргает подбородком. – Вычёркивай. Женя тут же проводит чёрную черту. – Ты зря нервничаешь, – говорит он. – Ты мог бы посчитать. Зачем покупать водку, если можно самому разбавить спирт? Сергей продолжает переживать отвращение, но тщательно это скрывает. – И где бы я его разбавлял? – спрашивает он. – Дома, на кухне. Купил, размешал в кастрюле, сам разлил по бутылкам. Помолчав немного, Сергей всё же решает высказаться прямо. – Извини, – говорит он. – Я, конечно, деньги люблю. Жить без них не могу. Но не до такой степени, чтоб у себя на кухне бодяжить спирт по бутылкам. – Ну и напрасно, – отвечает Женя очень простым тоном. – Так дешевле. Сергей молчит. Женя мечет умный взгляд. – Понимаю, – произносит он. – Ты выше этого. – Может быть, – признаётся Сергей. – Так ты никогда ничего не заработаешь. – Время покажет. Женя молчит мгновение, смотрит внимательно и произносит глухо, с нажимом: – И не надо таких взглядов кидать. Если что-то не нравится – ты в любой момент можешь быть свободен. – Нет, – отвечает Сергей, неожиданно пасуя. – Мне всё нравится. – Это бизнес. Ничего личного. – Я понимаю. – Как человек ты мне симпатичен. – Спасибо. Женя улыбается, грамотно разряжая ситуацию. – Да ладно, «спасибо». А сам думаешь: «Вот же жадная падла». – Нет, – отвечает Сергей без всякой искренности, – не думаю. – Неважно. Если думаешь, что я жадный, – значит, ты жадных не видел. Но ничего. Ещё увидишь. Так Серёжа Знаев впервые в жизни получил доход в твёрдой валюте. 11 Это был не ресторан – бар в американском стиле. С потолка гремела «Симпатия к дьяволу», скрежетание гитар, безапелляционный фальцет Джаггера. Знаев вспомнил Нью-Йорк, разноцветные толпы загорелых улыбающихся космополитов. Ухмыльнулся про себя. В Москве всё американское мгновенно превращается в отчаянно русское. Не все тут космополиты, не все загорелы и белозубы, не всем хватает двух шотов крепкого, чтоб расслабиться. Пьют круче, хохочут громче; каблуки – выше, декольте – рискованней, взгляды – прямей. Не Манхэттен, нет. Гораздо интересней. Цены ниже, прёт сильнее. Круто пахло апельсинами, по́том, духами, жареной картошкой, предчувствиями длинного весёлого вечера. Знаев поискал глазами «печального коммерсанта» и, разумеется, нашёл его у дальней стены: пиджак снят, ворот нараспашку, золотая цепочка, взгляд блуждает меж стаканом виски и раскрытой записной книжечкой «Молескин», а справа и слева от книжечки – два телефона: в Москве опять стало модным иметь два телефона, а было время – это считалось провинциальным и смешным. Рядом с «печальным», в самом тёмном углу, за пустым столом сидели двое: юная худенькая девушка и крупный – втрое больше спутницы – широкий в кости человек без возраста, с сильно обветренным медным лицом моряка или таёжного жителя, в чёрной заношенной майке и старых джинсах. Его спутница была духовно продвинута с ног до головы: руки и шея – в сложных цветных татуировках, в ушах – тоннели, оттянувшие мочки к самым плечам. Меднолицый сидел прямо, расправив громадные плечи, держал в поднятой руке чашку с чаем. Сидел и не двигался, глядя в никуда. Рука меднолицего истукана сгибалась в локте почти неуловимо для глаза. «Пелена? – озабоченно подумал пьяный Знаев. – Или спутанное сознание? Я провалился в прошлое? Я вижу тонкий мир?» В дальнем конце зала разбили стакан; публика разразилась одобрительными возгласами и свистом. Фальцетом затявкала чья-то карманная собачка. Нет, понял Знаев, не тонкий мир, – тот же самый, надоевший, реальный. Привычный. Тем временем рука с чашкой неизвестным образом оказалась уже возле губ меднолицего. Духовно продвинутая девчонка смотрела, не отрываясь, и не мигала даже. Прочие посетители, пьющие, по случаю благодатного летнего вечера, некрепкие ледяные жидкости, не обращали внимания на меднолицего: а тот (Знаев пожирал его глазами) делал глоток из чашки, очень медленно. Знаев не выдержал, подошёл и сел рядом с девчонкой, против истукана, ощущая за собой известную индульгенцию: надравшись, могу подсесть к любому, что-нибудь спросить или наоборот, рассказать; в русском кабаке это нормально. |