Книга Патриот, страница 51 – Андрей Рубанов

Наконец, выключает паяльник и осторожно откладывает на подставку – остывать.

Магнитофон начинал играть. Телевизор начинал работать.

Запах паяльной канифоли для маленького Серёжи означал наведение порядка, восстановленную связь с внешним миром, новости, музыку, включённость в общую жизнь цивилизации.

Сейчас он вдыхал ладан – и понял, что ожидает того же.

– Господу помолимся!!

Тёплый воздух сотен горящих свечей колеблет реальность. К этому составному теплу размноженного огня добавляется мощный ток человеческого дыхания. Общий выдох восходит вертикально, высоко в подкупольное пространство.

Знаев встаёт на колени, кладёт руки на прохладный пол и опускает голову. Прикладывается лбом.

Сотня мужчин и женщин вокруг него, рядом с ним, прижатые друг к другу, делают то же самое.

Он никогда не видел этого Бога.

Но, конечно, всегда верил в его сына, в Иисуса Христа.

Тот был – никакая не умная абстракция, не Бог с большой буквы, а настоящий живой человек, из плоти и крови.

В людей верить проще, чем в идеи.

Да, несомненно, был такой парень, прибитый гвоздями за проповеди, за разговоры. Он существовал обьективно, тут не о чем спорить.

Конечно, лучший его образ создал Иэн Гиллан в рок-опере «Иисус-Христос Супер Стар».

Это не обсуждается.

В конце концов, мы знаем, что не только блюз, но хард-рок прямо вырос из церковных композиций Баха и Генделя, из органной храмовой музыки.

То есть, старые рокеры, опытные зубры гитары – люди, в целом, религиозные.

– Господу помолимся!

Предположим, что Небесный Отец много возился со своими детьми, посылал сигналы и инструкции, являлся во плоти, и множество пророков сообщили нам его волю.

Предположим, что это правда – но так было давно, в древние вонючие эпохи, во времена дикарей.

А мы – современные люди, мы с нашими тёмными ветхозаветными предками имеем мало общего. Мы продвинулись, мы другие. Мы много знаем, мы вооружены наукой. И мы в Боге справедливо сомневаемся.

Человеческого горя и страдания слишком много.

Бог, Отец, Создатель, Прародитель – кто бы он ни был – явно оставил своих детей.

Иисус был беспредельно крутой парень. Но даже его усилий оказалось недостаточно. Он не убедил Отца, что мы, люди – можем выжить.

Человек разумный – как модель для сборки – получился бракованным, неудачным, несовершенным. Эта форма жизни оказалась слишком жестока, кошмарна.

Бог-отец произвёл бракованный продукт. Иисус, его сын, не убедил отца. Не отстоял род человеческий.

Бог оставил наш мир, нас, своих детей; мы не получились, не уродились.

Поэтому современный человек Бога уважает, но ему не молится.

Чтобы идти специально в церковь, и там в тесноте стоять, и ложиться на пол, перед цветной картинкой, – такого современный человек не практикует.

Так думал Знаев, пока не попал в это душное полутёмное место, где сквозь подступающее головокружение до него доносился тяжёлый голос попа.

Поклониться Богу, ударить лбом о землю оказалось нетрудно. Никакого трагического усилия, просто кланяешься, и всё.

Ты кланяешься снова и снова. Ты не единожды признаёшь его власть и силу, ты повторяешь это, и снова повторяешь, и опять, и опять.

Ты представляешь, как в этот же самый момент миллиарды людей по всему миру, от Австралии до Исландии, собравшись в таких же, или почти таких же храмах, костелах, кирхах и часовнях, кладут такие же, или почти такие поклоны, – и тебя пронизывает дрожь смирения. Ты пытаешься вообразить общую силу этого молитвенного усилия, и не можешь – она слишком велика.

Конечно, никакой бес перед ней не устоит.

Конечно, теперь ты под защитой.

34

Ничего мне не нужно, Господи.

Особенно не нужно твоего прощения.

Нас таких у тебя – примерно пятнадцать миллиардов, если считать всех рождённых и почивших со времён палеолита.

Признание не гарантирует покаяния.

Покаяние не гарантирует прощения.

В конце концов, меня воспитали атеистом.

Господи, прости меня, но я ничего про тебя не знал, совсем.

Меня учили верить в диалектический материализм и научно-технический прогресс. В яблони на Марсе.

Господи, однажды я едва не убил человека. Мог убить, застрелить. Кто-то удержал мою руку. Может, это был Ты?

В тот год я был бизнесменом.

Кроме бизнеса, нечем было заниматься в большой и вдруг обедневшей стране. Все занятия, за исключением коммерции, вели к унылой бедности.

Бедность вела к личному краху.

Бедность ужасала меня, Господи, я ничего не мог с собой поделать.

Как только представилась возможность войти в «бизнес» – я немедленно вошёл.

Я хотел развиваться, разбухать от знаний и опыта; процветать. В те времена все люди ума и характера шли в бизнес; не было занятия интереснее.

Мне было легче, чем многим. Я умел организовывать людей. У меня был автомобиль – неслыханная роскошь для юнца, едва прожившего трижды по семь лет. Я полтора года руководил гитарной бандой, организовывал репетиции и концерты, возил с места на место громоздкую и дорогую аппаратуру, договаривался о гонорарах с хозяевами кабаков и танцплощадок; успеха никакого не было, доходы едва покрывали расходы, группа прозябала и быстро прекратила существование, – но я, Серёжа Знаев, сообразительный парнишка, хорошо знал, сколько стоит нанять грузовик из Коньково в Балашиху и обратно, почём взять водку глухой ночью в Капотне и как воодушевить вечно полупьяных своих подельников, ударника и бас-гитариста; ничего плохого не скажу про них, Господи; теперь, спустя четверть века, они оба отцы семейств и работают в такси.

В ту осень я покупал сливочное масло в картонных коробках, в московском кафе близ Малой Бронной, и вёз его к знакомому в город Ржев, за четыреста километров, где ржевский товарищ давал мне твёрдую цену.

Я мотался во Ржев и обратно каждые три дня.

И похрен мне было, Господи, это сливочное масло, я лишь искал заработка, и когда подвернулось – ухватился крепко.

К концу той осени снял себе квартиру.

С тех пор, и поныне, я не был бедным и голодным ни одного дня в своей жизни.

И я, Господи, не загадывал дальше чем на пятьдесят часов вперёд, да и по сей день делаю так же.

Масло я обменял на шоколадки «Сникерс», а те, в свою очередь, на водку «Столичная», с большой выгодой. Вышло тридцать ящиков. Я оставил их там же, где совершил обмен, в магазинчике у приятеля близ метро «Водный стадион». Сам составил товар в аккуратную пирамиду, в кафельном углу, и обещал вывезти на следующий день.