Книга Патриот, страница 78 – Андрей Рубанов

Вспомнив кабинетик на верхнем этаже сумасшедшего дома, Знаев вздрогнул, и у него снова дёрнулся глаз.

– Прервитесь пока, – сказал он отрывисто. – Идите и позовите Алекса Горохова. И главбуха. Сами тоже возвращайтесь.

Переглянувшись, обе дамы торопливо подхватили свои блокноты и исчезли за дверью. Знаев достал из портфеля сложенный в несколько раз вместительный полотняный мешок и стал сгребать деньги со стола, бесцеремонно перемешивая уже готовые, перетянутые резинками пачки с грудами скомканных, неразобранных купюр; увы, почти все они были небольших номиналов, в основном сторублёвки. За этим занятием его застал тревожно насупившийся Горохов.

– Привет, – сказал Знаев, погружая деньги в мешок. – Как твой брат?

– Нормально, – холодно ответил Горохов. – Пока живой. Что ты делаешь?

– Забираю всё, – деловито объяснил Знаев, продолжая набивать мешок; несколько пачек рассовал по карманам пиджака.

– Не хочешь объяснить?

Горохов жестом велел счётчицам исчезнуть.

– Стоп, – сказал Знаев. – Останьтесь.

Женщины робко отодвинулись к стене. Замок на двери снова щёлкнул; вбежала Маша Колыванова, уже всё понявшая: картинка с камер наблюдения поступала прямиком на монитор в её кабинете.

– Забираю выручку, – объявил Знаев, оглядывая всех четверых. – Всё, что есть. Кроме мелочи, естественно.

– Сергей Витальевич, – твёрдо сказала Маша. – Так нельзя. Все суммы пробиты в чековых лентах. У нас будет недостача. Вы грабите собственную фирму.

– Садись за стол, – произнёс Знаев, продолжая набивать мешок; счётчицы плотней прижались спинами к стене и, кажется, не дышали.

– Зачем? – спросила Маша.

– Составляй акт. Ты передала, я принял. Сколько тут было, примерно?

Счётчицы посмотрели в свои блокноты и озвучили. «Мало», – с тоской подумал Знаев.

– Пиши сразу в двух экземплярах, – продолжил он. – Вы все поставите свои подписи.

Маша Колыванова не двинулась с места. Знаев сообразил, что она продолжает стоять возле двери, то есть – загораживает выход.

– Сергей, – сказала она тише и решительней. – Я материально ответственное лицо. Я не могу выдать такую сумму.

– Составляй акт, – повторил Знаев.

– Не буду, – ответила Маша, краснея от волнения (или, может быть, от духоты).

– И я не буду, – произнёс Горохов, блестя глазами. – Я управляющий. Я не дам разрешения.

Знаев наполнил мешок доверху, взвесил в руке. Раздвинув полотняный зев, сунул ногу внутрь и грубыми ударами ступни стал утрамбовывать содержимое. Деньги хрустели и скрипели, как снег на сильном морозе. Счётчицы смотрели с ужасом.

– Дышать нечем, – пробормотал Знаев. – Вытяжка, что ли, не работает?

– Работает, – сухо ответил Горохов. – В половину мощности. Экономим электричество.

– Пиши акт, – сказал Знаев.

– Не буду. И деньги не дам.

– И я не дам, – добавила Маша.

«Хорошие, твёрдые люди, – подумал Знаев. – Зря я так с ними. Но другого выхода нет».

– Это что, бунт? – весело спросил он.

Счётные дамы опустили глаза. Загорелая снова развернула блокнот и стала обмахиваться, как веером.

– Никакого бунта, – тяжёлым голосом ответил Горохов. – Мы не будем стоять и смотреть, как ты совершаешь глупость.

Он подошёл ближе, протянул руку и стал вытаскивать мягкие лямки мешка из пальцев Знаева.

Тот грубо дёрнул на себя.

Опасаясь драки, счётчицы продвинулись друг к другу. Горохов тут же отступил назад, помедлил и извлёк из кармана брелок.

– Блокирую все двери, – объявил он, глядя Знаеву в глаза. И нажал кнопку.

В тишине громыхнул дверной запор, а за стенами эхом пролетели щелчки прочих замков. Теперь технические помещения и коридоры – все, кроме торгового зала – были изолированы друг от друга, никто не мог войти и выйти.

«Всё-таки удобная система, – подумал Знаев. – Вот и пригодилась».

Он осклабился и достал точно такой же брелок.

– А я блокирую все твои блокировки.

Теперь уже он надавил на кнопку, и засовы громыхнули повторно.

– Сергей, – хрипло выдавил Алекс Горохов. – Мне что, охрану вызвать?

– Лучше не надо, – процедил Знаев. – Иначе я тебя уволю.

Горохов оглянулся на Машу. Та молча пожала плечами. Счётчицы окаменели; безусловно, испугались, что их уволят тоже.

– Бог с вами, – сказал Знаев. – Акт напишете потом. – Он улыбнулся Алексу широко и сердечно. – У тебя в столе, в среднем ящике, лежат пустые листы с моей подписью. Можешь использовать. А вы, – теперь он улыбнулся счётчицам, – если что, выступите свидетелями. Скажете, что я забрал выручку самоуправно. Против воли директора магазина и главного бухгалтера.

Никто ему не ответил.

Знаев поднял тяжёлый мешок и с трудом, клонясь то вправо, то влево, забросил его за спину.

– Не провожайте меня.

Посмотрел на Машу Колыванову – та молча сделала шаг в сторону, и Знаев незаметно для остальных выдохнул с облегчением. Не уступи она – что бы он сделал тогда? Уволил её? Оттолкнул?

В коридоре было много прохладней, чем в счётной комнате. «Надо было отругать Алекса, – подумал Знаев, – вентиляция должна работать как положено, что это за экономия такая за счёт здоровья рядовых сотрудников?»

Повернул за угол; нога ударилась о что-то твёрдое, он уронил мешок и сам едва не упал. У стены лежал, вывернув длинные ноги и руки, старый приятель, манекен. «Патриот». Уже раздетый, нелепый в своей розовой пластмассовой наготе. Поверженный символ веры в экономическую мощь Отечества. Знаев задохнулся от нежности и досады. Похлопал пластикового парня по гладкой голой башке и зашагал дальше.

Горохов догнал его на парковке, и вид у него был такой, словно он собирался ударить босса, или, может быть, загрызть зубами. Знаев даже почувствовал лёгкий испуг, а затем разозлился на себя: вот, довёл хорошего человека до гневного помрачения, до состояния, когда нет времени завязать шнурок на левом ботинке и заправить за ремень выбившуюся рубаху; всё-таки гнев уродует даже лучших из нас.

– Может, объяснишь? – спросил Горохов.

– Я уезжаю, друг, – сказал Знаев. – Завтра. Может, послезавтра. Дело решённое.

– Куда?

– Мне приснился сон. Восемьдесят шестой год. Армия. Город Котлас.

– И что? – презрительно осведомился Горохов. – Ты стрелял с двух рук? Бегал марш-броски с полной выкладкой?

– Нет, – ответил Знаев. – Гораздо круче. Ты не служил, не поймёшь.

– А при чём тут деньги?