Онлайн книга «Право записывать»
|
Ну а вы, родители, выглядите не в том плане, в каком нужно. Ваша семья готовит моральных калек. Он – уже моральный калека. Предлагаю оштрафовать родителей на 10 рублей и сообщить на работу. Кто против? Принято единогласно! Введите следующего! * * * Входит Олег Грибов со своей матерью. Мать в модной сиреневой кофточке, на плечах голубой шарф. Рот полон золотых зубов, лицо гладкое – и вообще про таких говорят – гладкая. На руке обручальное кольцо. Мальчишка явился сюда прямиком из самого плохого фельетона Шатуновского: брюки дудочкой, ворот небрежно расстегнут, держится развязно, отвечает нелепо. Во рту тоже блестит золотой зуб. Оперуполномоченный милиции докладывает: – В августе этому оболтусу будет восемнадцать. Мать у него продавщица в специализированном военном магазине. Отца нет, отчим – шофер такси. Кончил ремесленное училище, электромонтер, с работы был уволен за прогул. Устроился в ремонтно-строительную контору, но и там прогуливал, предпочитал проводить время на голубятне. Он – праздношатающийся, тунеядец и бездельник. Мать и отчим бессильны на него повлиять. Мы его вызывали, направляли, устраивали. Но толку нет, и нет, и нет! Лидия Ивановна: Отвечай, почему не работаешь? Олег: А чего, чего? Куда ни придешь, всюду отказ. – А почему ты прогулял? – А чего?.. погода была хорошая… Лето. Все едут за город… (Чистый Митрофанушка. Глупейшая улыбка, нелепая, развязная манера, говорит в нос, с усмешкой.) – Ну, а на другой работе заставили бетон долбить, пылища, в глаза летит. Ну, я и не стал ходить… Прихожу через месяц – меня уже уволили по статье 47-Б. Члены комиссии наперебой: Загнать его в тайгу! К поморам! Туда, где пыль! Грязь! Кто-то спрашивает: А почему у тебя зуб золотой? – Мать вставила. – Гражданка Грибова, зачем вы ему вставили золотой зуб? – Из прынципа. – Это как же? – Муж утащил мое кольцо, а я на его кольцо понавставляла зубов – прынципиально. – Ну, а что вы скажете насчет своего сына? – Если можно было бы его убить, я бы его убила. Вот и всё, что я могу сказать. Наступает тишина. Все несколько подавлены таким заявлением. Слово берет зам. председателя домового комитета – краснолицый, апоплексического вида седой человек, грузный, говорит с одышкой: – С Грибовым мы вплотную занялись с апреля месяца. Мы ему всё разъяснили, и он вроде бы очухался. Наведались к нему, смотрим – он в кровати с девушкой. Правда, кровать застелена и оба они одетые, однако с девушкой. Начинается шум: – Безобразие! – С таких-то лет! На лице Олега по-прежнему нелепая улыбка. Мне становится тошно, и я украдкой поглядываю на часы – удрать бы, что ли. – Как зовут твою девушку? – Надя. – А фамилия! – Не скажу! Вот тут я подняла ухо. И поглядела на Олега. Улыбку словно смыло. – То есть как это не скажешь? Сейчас же говори! Мы сообщим куда надо про такую девушку. Сейчас же говори! – Не буду я ее впутывать. – Говори сейчас же! – Не скажу! (Отвечает без улыбки, спокойно, серьезно.) – Э, – говорит работник милиции – толстогубый и толстощекий, – на лестнице какая-то деваха стоит – не она ли? Сейчас приведу. Он выходит. Я от всей души надеюсь, что девушка убежит, не войдет. Но вот открывается дверь, и толстогубый вводит девушку – хорошенькую, с челочкой. На голове пушистый лиловый шарфик. – Чем же это вы занимаетесь наедине с молодым человеком, а? Не стыдно? Крепко сжав губы, девушка молчит. – Вот сообщим вашим родителям, тогда узнаете! Как вас зовут? – Надя, – отвечает она спокойно. – Фамилия? – Кузнецова. – Где работаете? – На заводе… – Адрес, где живете? – Ул. Моисеенко, д. 8б, кв. 42. – И не стыдно вам с тунеядцем водиться? Молчит. – Ну, уж раз вы дружите, почему не уговорите его работать? – Я хотела его устроить на завод, да не вышло, завод военный. Что-то в ее спокойных ответах обезоруживает комиссию. Ее оставляют в покое и кидаются на мать: – Вы же член партии? Куда вы смотрели? Золотые зубы вставляете, а на работу устроить не можете? И вдруг мать кричит: – Не буду я его устраивать! Не буду! Если б моя воля, я б его на дубу повесила! Мне надоело с ним возиться, я еще сама жить хочу! И с горьким плачем выскакивает за дверь. Олег: Зачем вы нападаете на мать? Ведь это я виноват, я не слушался. Она воспитывала меня как надо, а это я плохой, а вовсе не она. И помолчав, добавляет: – Ладно, чего там! Буду работать! – Ну, смотри! Ждем тебя во вторник в 10 утра. * * * Во вторник в 10 утра я тоже прихожу в райисполком. Первая, кого я вижу на лестнице, – Надя. Оказывается, встала ни свет ни заря, поехала к Олегу, подняла его и привезла сюда к назначенному часу: – Вы не знаете, он очень, очень хороший. Не курит, не пьет. Он две вещи на свете любит: читать и голубей. Он рос, как беспризорный. Мать его не обижала, но и не касалась. Отчим тоже не обижал. Но и не касался. Он с шести лет к голубям, как безумный, привязался. Ему только и свет в окошке, что голуби. Вот он идет! Мы разговаривали втроем часа полтора, он поначалу мялся, отвечал односложно. Потом вдруг спросил: – Вы «Звездный билет» [23] читали? – Читала. – Понравилось? – Очень. И он тотчас заговорил так, будто мы век знакомы. Как будто услышал пароль. Я сказала, что ответы его на комиссии были нелепы («лето, хорошая погода» и пр.) – Никому неохота вставать в 7 часов, – говорю я. Он откликается очень живо: – Нет, есть такие, что ходят на работу как на праздник. |