Книга Песни созвездия Гончих Псов, страница 40 – Иван Охлобыстин

– А вы какими судьбами здесь? – спросил он физика, протягивая руку.

– Лечусь от алкоголизма, – честно признался Петр Николаевич. – Надеюсь начать новую жизнь.

– Это так правильно! Так правильно! – одобрил столь благое начинание Генрих Валерианович и поспешил на немой призыв выглянувшего из ординаторской Рамиля Азымовича.

– Возникли определенные сложности, – раздраженно доложил доктор. – Высокое начальство изволит в гробу лежать.

– То есть – в гробу?! – похолодел заммэра.

– Натурально в гробу, – объяснил Рамиль Азымович, – причем в ореховом, как у вас в кабинете стоит. У вас что, в кабинете гроб стоит?

– Долго объяснять! – отмахнулся Генрих Валерианович, судорожно соображая. – Мэр, наверное, его по зданию водил и ко мне завел, когда меня не было. Может, это и хорошо! Для губернатора не жалко чертов гроб! Главное, чтобы в партии не узнали, иначе этот маньяк мне еще один гроб подарит. Гроб я привезу через двадцать минут.

– Вы серьезно?! – не поверил добрый татарин. – Вы будете потакать этому бреду?!

– Буду! – решительно и строго взглянул в глаза врача Генрих Валерианович. – Я человек государственный! Если системе нужен гроб, мой долг тот гроб системе обеспечить!

– Когда вот это все уладится, – устало предложил Рамиль Азымович, – ложитесь ко мне на недельку. Я вам ноотропы поколю. У вас с головой проблемы.

За следующие полчаса городской чиновник проявил себя гением стремительной организации, и капельницу губернатору делали уже в гробу. Сам гроб установили на аквариумной тумбе в ординаторской.

– Поделом мне! – скорбел высокий чин, подставляя под укол правую ягодицу. – Дорог нет! Пенсионеры по деревням с голоду пухнут! Дети клей нюхают! А я не помню: чистил я сегодня зубы или нет? А у меня жена молодая!

– С молодухами тяжко! – согласился Рамиль Азымович, насыщая губернаторскую ягодицу колким теплом магнезии.

– Не то слово! – простонал высокий чин. – Ненавижу Хэллоуин! Ненавижу День Святого Валентина! Ненавижу веганов и нижний брейк!

– Неудивительно – в вашем возрасте такие фокусы! – поддержал его добрый татарин.

Чехарда с экзотическими требованиями губернатора вдохновила врача на величественные, хоть и печальные мысли. Он вдруг подумал, что за много лет даже и не пытался взять в руки скальпель. А ведь без практической хирургии он несчастен! Сколько бы еще жизней могло быть спасено! «Может, вскрыть суку?! Прямо в гробу?!» – подумал он, глядя на засыпающего высокого чина, и спросил:

– У вас аппендицит удаляли?

– В детстве, – икнул губернатор, с трудом удерживая тяжелые веки.

– Гланды? – не сдавался доктор.

– Тоже в детстве, – разочаровал чиновник, – и грыжу.

– Держаться! – непонятно, то ли себе, то ли губернатору, приказал Рамиль Азымович, по-отечески похлопал сановного пациента по лысому затылку и покинул ординаторскую, оставив приглядывать за губернатором Генриха Валериановича и Ричарда.

Генрих Валерианович был готов и самостоятельно подежурить, но ему пришлось смириться с присутствием богатыря-санитара. Хотя, когда усталая дрема все-таки завладела им на несколько минут, ему приснилось, что Ричард душит его своими большими пальцами с обкусанными ногтями. Генрих Валерианович на нервной почве освободился от левого ботинка и лишь тогда смог успокоиться.

На этот раз ему приснился председатель партии с полароидом в руках. Лукьянов пытался проникнуть в больницу и сфотографировать губернатора в гробу для предвыборного постера.

* * *

На следующее утро губернатор благополучно покинул больницу, а гроб оставил в распоряжении Рамиля Азымовича.

– Вот зачем мне гроб?! – жаловался физику тот. – Я же гипотетически – мусульманин. Нас без гроба хоронят. Не знаю почему – но так!

– У меня есть одна знакомая пожилая дама, которой очень нужен гроб, – сказал Петр Николаевич, – Лариса Петровна Кропоткина.

– Знаю ее прекрасно! – оживился врач. – Моя мама к ней в театральный кружок ходила! Внучка Кропоткина. Прекрасная женщина.

– Так что… Гроб очень кстати, – заключил Петр Николаевич. – Я ей скажу.

– Спасибо! – поблагодарил Рамиль Азымович, тяжело опускаясь на кушетку. – Навалилось все сразу. Человек-паук споры пустил, губернатор с гробом.

– Какие споры? – заинтересовался физик.

– Обычные споры! Вся стена вокруг окна в плесени, – пожал плечами врач. – Иди сам полюбуйся.

Доктор не преувеличивал – Человек-паук действительно дал споры, но был очевидно счастлив этим.

– Как ты? – спросил у него Петр Николаевич.

– Мне очень хорошо, – заверил тот, – скоро я прорасту в камень.

– Зачем? – поинтересовался физик.

– Такова моя природа, так я приближаю вечность, – поэтично ответил Человек-паук. – Стану всем во всем.

– Признаться, что-то подобное я и предполагал, – задумался Петр Николаевич. – Теория Эберхарда.

– Это кто? – встрепенулся Человек-паук.

– Теперь Франц Карлович склад со стиральным порошком во Франкфурте на Майне сторожит, – рассказал физик, – а до этого я с ним в одном институте работал. Он занимался проблематикой грибковых образований. Смысла рассказывать его теорию нет, это займет месяц, а упростить не получится. Вы лимонадный гриб в банке растили?

– Бабушка растила, – кивнул Человек-паук.

– Это Франц Карлович придумал, – сообщил Петр Николаевич.

* * *

К концу недели Человек-паук окончательно растворился в стене, оставив после себя огромное влажное пятно, которое тоже со временем исчезло.

Беспокойству Рамиля Азымовича не было предела. Человек-паук по документам числился за больницей, и нагрянь любая проверка, доктору грозило бы судебное расследование. Пришлось фальсифицировать документы. С этим очень помог участковый, по настоятельной просьбе Наташи. Служитель местного филиала закона засвидетельствовал факт побега Человека-паука в неизвестном направлении. Впрочем, кривить душой ему почти не пришлось, потому что Наташа привела его в больницу на той стадии растворения, когда еще в камне угадывался четкий силуэт беглеца.

– Согласен, – тогда констатировал участковый, – пострадают все. Больницу разрушат, свидетелей устранят. Ну, я бы так поступил. А сейчас ребята еще жестче стали. В мире очень непростая обстановка. В Америке президент новый. Хохлы бузят.

Скоро все вроде успокоилось. Мало ли на Руси чего бывало, да все быльем поросло. Только стал физик замечать, что Рамиль Азымович взял моду часто запираться у себя в кабинете и подолгу разговаривать с пустой стеной. Это Аркаша однажды подсмотрел за ним в замочную скважину и поделился увиденным с персоналом. Правда, после этого бедный парень на лестнице оступился и чуть шею не сломал. Персонал, к тому времени уже во всем осведомленный, счел это местью одушевленного здания за лишнее любопытство.