Онлайн книга «Ярцагумбу»
|
Осень увядала. Сухая, поджарая ее рыжина седела и истончалась, горела и дымилась, источая прощальные ароматы. Замок продолжал принимать их страсть в себя, в каждый их приезд, становясь все прозрачнее. Замок таял. В нем поселялся холод. – Тебе и сейчас здесь нравится? Скоро приедет Борис. – Как обычно. Почему ты зовешь его всякий раз, когда мы здесь? – Нельзя забывать о делах, мой мальчик. Сегодня он привезет Хельгу. – А ей-то что здесь делать? – Собрание родственников в рушащихся интерьерах. Дан повернул к ней изумленные глаза: – Каких родственников? – Шучу. Собрание акционеров. Акции – мысли. Надо кое-что обсудить. Эти двое – очень близкие мне люди. Самые близкие из живых, не считая сына. Он – вне сравнений. А ты можешь прокатиться до Гданьска один. Возьми ключи. Не слишком гони. Береги себя! – Я ревную тебя к Борису, – повернулся он уже у входа. – Ты не имеешь права меня ревновать. Она произнесла это тоном, не терпящим возражений, но лицо ее было равнодушным, пустым. – Зато я имею право трахать тебя. Когда захочу. И впредь я буду делать это, когда посчитаю нужным. Когда я посчитаю нужным, понимаешь? – прошипел Дан. – Успокойся. Когда, кого и как… Поезжай, мой милый мальчик. Дни будто притормозили свое движение. Элза уехала в Варшаву в командировку, пообещав заодно повстречаться с приятелями с киностудии, поговорить о возможности съемок. Дан остался на попечение заботливой Хельги. Теперь ему не были поставлены условия затворничества, чтения книг и просмотра фильмов. Он выезжал в город, но если собирался выпить, за руль не садился, а вызывал такси. Как-то в центре, заранее позвонив, его подхватил Борис. Этот человек сам по себе не вызывал у Дана раздражения, напротив, симпатию, – какой-то уютностью фигуры, уравновешенностью поведения, надежностью. Борис, по мнению Дана, был, что называется, нормальным мужиком. Если бы не их отношения с Элзой. Всякий раз при встрече с ним Дан не мог подобрать верного тона, чувствовал себя не в своей тарелке, зажимался. Борис не стал стеснять его преамбулами, сразу протянул рюкзачок. – Держи. Твой? Ты его в кафешке на променаде в Сопоте забыл. Чего ж за ним не съездил? – В Сопоте? Когда? А я там был? – Хорошо же вы, видать, тогда погуляли. Разумеется, был. Тебя там официанты до сих пор вспоминают. Анекдоты рассказывают про то, как ты эротические танцы с незнакомыми польками отплясывал. У меня владелец этой точки приятель. Он мне твой паспорт показал, всё лето не знал, где искать такого русского эротомана. Я на фото глянул – ты. Везунчик, однако. Дан сунул паспорт во внутренний карман лайкового пиджака. – И давно ты рюкзак нашел? – Да больше месяца назад. – Как? Элза знала? – Знала. Ну, куда тебя подвезти? – Домой, наверно, не хочу никуда, дискотеки надоели. Поужинал в ресторанчике, пора и честь знать. – Ты что под «домом» подразумеваешь? – глянул Борис мимо Дана. – В смысле? – казалось, не понял вопроса Дан. – Я так понимаю, ты не в курсе. Ты свободен. И желательно забыть адрес. Рады не будут. – Какой адрес? – Элзы. Она просит больше не беспокоить. Твое время вышло, – подытожил Борис, и в его интонации чувствовалось нежелание говорить все это. – Как это? – сглотнул Дан. – Да ты не расстраивайся. Тебе же лучше. Поверь. Она могла и куда жестче поступить. Ты ошибок много наделал. Да вы все так – в зобу дыханье спирает, головокружение от успехов свет застит, кум королю, сват министру! Куда там! Ничего не слышите, ничего не видите, машины, шмотки, развлечения! И ее тело. А ты ее глаза без линз когда-нибудь видел? Они голубые и абсолютно прозрачные. Знаешь, плотности не имеют. И видят эти глаза плохо. Потому линзы и нужны. Не просто декоративные, нет – с диоптриями. Когда в ее глаза без линз смотришь, очень страшно делается. К тому же она пепельная блондинка от природы. Страшно, оттого что на первый взгляд – ангел во плоти, а в глаза заглянешь – бездна затягивающая. Нехорошая. Многому есть объяснение, конечно. – Подожди! Я прошу тебя, давай поговорим! – О чем? – О ком. О ней. Пойдем, посидим куда-нибудь. Я приглашаю. Громада костела Пресвятой Девы Марии нависала тяжестью и объемом, дыбилась, острилась шпилями, вонзалась в темнеющее небо, поражала резким несоответствием отточенных карандашей малых башен – основной, безглавой, с почти плоской крышей. Мужчины молча и длительно огибали темные стены, углубились в переулки. Борис бросил: – Ты знаешь, что в этот костел входит двадцать пять тысяч человек? – Сколько? – высоко протянул Дан. – Смешной ты, парень. Зайдешь – убедишься, пространства колоссальные. Не иначе, самый объемный собор в мире. Бар был полон народу, но через время все затихло, посетители рассосались, Дан и Борис перебрались от стойки за столик на двоих, официант запалил свечку, принес коньяку, лимон, десерт. – Я знаю, ты тоже сладкоежка, – пододвинул вазочку с чем-то замысловатым Борису Дан. – Бывает… Спрашивай. Я понимаю, хочется поговорить о человеке, который для тебя много значит. – А разве для тебя – нет? – Видишь ли, я – совсем другое дело. Нас связывают дела. Годы… – уходил от прямого ответа один. – Ты же любишь ее. Как ты меня-то терпел? – требовал откровенности другой. – Тебя? Ну ты с места в карьер. Ты, кажется, не понимаешь пока главного. И объяснить я, наверное, тебе не сумею. Сам дойдешь постепенно. Поразмышляешь, и потом, может быть… Не знаю… – А русскому ты ее научил? – будто не слышал Дан. – Да она же наполовину русская. На четверть кашубка, на четверть немка. Еще тот замес. – Русская? Как это? – поразился Дан. – Она с 1958 года. Ее мать приезжала в Москву на Фестиваль молодежи и студентов. Знаменитый фестиваль! После него в России много черных ребятишек народилось. Африканцы по себе память оставили. Темпераментные. А от русских парней в страны соцлагеря девушки пригожие домой начинку в животах повезли. Фестиваль молодежи! Гормоны всех стран соединяйтесь! Жениться на иностранках тогда строго-настрого запрещено в СССР было. Тебе не понять. Вы сейчас ничего не боитесь – без паспорта, без денег – Европа моя! А тогда – любовь, не любовь, нельзя и все тут. Три года к тому времени, как занавес железный упал. Всего три года. Иная психология, идеология, принципы, дисциплина. Мать Элзы так замуж и не вышла. Хельга соседкой по квартире была. Как брата своего старшего в семидесятом во время волнений против советского режима потеряла, совсем одна осталась. Он у нее и за отца, и за мать был, сиротами росли. Стала жить с Элзой и ее матерью. Вроде как родственница. Объединили свои квартиры, съехались. Потом Элза уехала в Питер учиться – отец ее помог по линии соцлагерного содружества в универ попасть. Русский отец, понимаешь? Он профессором был. Филолог. Без нее здесь, в Гданьске, умерла мать. На руках у Хельги. Сердечный приступ. Элза приехала на похороны с отцом. И я с ними: профессор в России семью имел, жену взял с ребенком. Я и есть этот сын. Так что мы с Элзой тоже как бы родственники. |