Книга Изменницы, страница 108 – Элизабет Фримантл

– Нет, миледи. Мы жили в Ингейтстоуне, но довольно давно. Потом мы были в Госфилд-Холл, а оттуда переехали сюда.

– Я мать короля.

– Короля у нас нет, миледи, – тихо сказала она. – На престоле вот уже около десяти лет королева Елизавета.

– Она моя кузина.

– Да, миледи.

– А где Том? – Изнутри поднимался страх.

Мод села на край кровати, взяла меня за руку.

– Не бойтесь за лорда Томаса. Он сладко спит в соседней комнате.

Мне стало очень страшно; неужели я потеряла счет времени?

– Мод, сколько прошло лет? – спросила я, стараясь вспомнить те места, о которых она говорила, и сколько сейчас лет Тому. – Сколько лет моему сыну?

– Пять, миледи. Он красивый крепкий мальчик.

– Пять? Кто украл столько лет?

Она держала в руках чашку, над которой поднималось облачко пара.

– Вот, выпейте бульону.

Я почувствовала запах – животный запах, от которого у меня сжимается желудок. Этот запах наполнял меня грехом. Я медленно покачала головой.

– Всего один глоток! Вам сразу станет лучше.

– Мод! – Я схватила ее за руку. – Обещайте, что позаботитесь о нем…

По испуганному взгляду на ее лице я увидела: она, как и я, прекрасно понимает, что мне осталось недолго.

– Обещаю, – ответила она.

Ужас во мне нарастает. Я должна смириться с собственным забвением. Джейн шепчет мне: «Она же научит тебя умирать… Научит умирать… Научит умирать…» Я думаю о Христе… его кожа жемчужно-белая, полупрозрачная, и красные лепестки вечно падают из Его бока. Он улыбается мне.

– Мод, помогите мне встать, я хочу помолиться.

Хватит ли мне сил, чтобы встать с кровати? Ее заботливые руки поддержали меня за талию; шатаясь, я прошла несколько шагов, упала на колени на подушку. Бормоча молитву, я взялу крошку хлеба, которую припрятала под одеждой и, плотно зажмурив глаза, отчетливо представляя образ Христа, положила хлеб в рот. Рот мой увлажнился, и крошка начала расти, становится размером с кулак… потом с дыню… потом с мой живот, в котором растет ребенок… большой, как сама земля. Я проглотила, и я сыта.

– Господи! услышь молитву мою, внемли молению моему по истине Твоей; услышь меня по правде Твоей… ^[35]

– Миледи, я попрошу священника прийти и помолиться с вами, – прошептала Мод.

Какие-то люди нависли надо мной, как тени. Среди них Джейн; она стоит в ногах кровати, ждет меня, протягивает ко мне тонкую руку. Кто-то приближается. Это сэр Оуэн. Я чувствую, как во мне зреют слова, то, что я должна сказать.

– Как вы себя чувствуете? – спросил он.

– Даже сейчас, отходя ко Господу, – слова потоком полились из меня, – я прошу вас обещать мне кое-что. Вы сами, лично попросите о том ее королевское величество от имени умирающей: прошу, чтобы она забыла свое недовольство мною и чтобы была добра к моим детям и не переносила мою вину на них и на моего мужа, для которого известие о моей смерти станет тяжким ударом… – Сейчас она должна освободить его, ведь когда я умру, уже не будет причины держать его под арестом. – Мод! – позвала я. – Передайте мне шкатулку с обручальным кольцом.

Шкатулка показалась мне свинцово тяжелой, тяжелой, как гроб. Все силы мои ушли на то, чтобы откинуть крышку. Я нащупала остроконечный бриллиант и передала его сэру Оуэну:

– Отдайте его моему мужу. Это кольцо он подарил мне, когда мы обручились.

– Ваше обручальное кольцо? – спросил он.

– Нет. – Я достала второе кольцо и отдала ему. – Вот мое обручальное кольцо.

Он внимательно рассмотрел кольцо, прочитал надпись:

– «Навек объединились», – пробормотал он. – Значит, это правда. Почему вы не показали кольцо Церковному комитету?

– Я показала.

Сэр Оуэн тяжело вздохнул. Не хотелось вспоминать, как они предпочли не поверить мне еще до того, как меня привели во дворец архиепископа. Я достала из шкатулки еще одно кольцо, поднесла почти к самым глазам. Это кольцо с черепом, которое я носила в память о Юноне; пустые глазницы черепа смотрели на меня.

– Передайте их все Гертфорду. А это… – Я достала из-под подушки Новый Завет, принадлежавший Джейн. – А эту книгу передайте моей сестре Мэри.

Я закрыла глаза, чувствуя, как последние капли жизни вытекают из меня. Довольно отчетливо услышала, как леди Хоптон шепчет кому-то: если бы я поела, возможно, моя жизнь была бы спасена. Но я не могла заставлять Джейн ждать. Господь послал ее за мной.

В голове у меня мелькали картины: я снова в парке Нансача, из банкетного зала слышится музыка. Мой Гертфорд сидит верхом; я зарываюсь носом ему в шею, вдыхаю его аромат; я в Тауэре, и он стоит на площадке у парапета и ждет меня, как будто у нас самый обычный день; я лежу на кровати рядом с Мэри, она гладит мой живот и ждет, когда зашевелится ребенок; я радуюсь беззубой улыбке моего милого Бича; я кормлю малыша Тома, он присосался ко мне; я на руках у Maman, я сама еще маленькая; я снова над плесом в Нансаче, стою на обрыве, Юнона смотрит, как я подпрыгиваю в воздух, как будто у меня есть крылья. Я смотрю на Джейн – она не одна: по обе стороны от нее плывут Юнона и Maman, они манят меня к себе.

Ко мне подплыла еще одна фигура. Это мой Том. Я погладила его нежное личико. Оно мокрое и напоминает омытый дождем персик.

– Не плачь, мой драгоценный. Я иду в дом Господа. Он ждет меня. – Его плечики дрожали, когда он чмокнул меня в щеку, и я почувствовала, как слабеют нити, которые соединяют наши с ним сердца, – еще одно объятие, и они порвутся.

Мэри

Черный дрозд поет у меня за окном, ветерок шевелит края моих бумаг. Я пишу письмо мужу. Его сослали в замок Сандгейт-Касл, где он служит комендантом – такое место пожаловала ему королева. Закрыв глаза, я представила, что и я там, на море, вместе с ним. Волосы мне ерошит соленый морской бриз, над нашими головами кружат чайки, перекрикиваются друг с другом. Волны выносят на мокрый песок раковины, похожие на драгоценные камни. Я гуляю босиком по влажному песку рука об руку с мужем.

У меня набралась целая груда его писем, перевязанных лентой, которая когда-то украшала волосы сестры Кэтрин. Вот одна из двух вещей, оставшихся мне после нее. Вторая – Новый Завет Джейн. Его прислали мне три года тому назад вместе с известием о смерти Кэтрин. «Значит, я последняя», – подумала я тогда. Но я не последняя, ведь есть ее мальчики, мои милые племянники, которых я так никогда и не видела. Может быть, когда-нибудь… В последнее время я много думаю.