Онлайн книга «Ничья земля. Книга 2»
Как и задумывал Ловкий, они попали в проход между стеллажами одновременно, но живым уже был только один. Сергеев выщелкнул пустой магазин, вставил новый и дослал патрон в ствол. – Мангуст! – позвал он. Куратор был недалеко от него, но не рядом, на расстоянии. Он по звукам понял, что произошло, не стал спешить, сокращая дистанцию, и теперь игра становилась настоящими «кошками-мышками». – Мангуст! – Что, Умка? – отозвался Андрей Алексеевич. – Мы остались вдвоем? – Угадал, – сказал Сергеев, подходя к убитому. – Теперь только ты и я. Ты рад, Мангуст? Куратор не ответил. Сергеев знал – тот уже ищет позицию, дающую ему преимущество в бою. В подсумке Ловкого были два «рожка» и граната. Михаил сунул их в карманы и произнес громко в тревожную, мерцающую полутьму: – А я рад, Мангуст. Нам давно пришла пора поговорить наедине и выяснить, кому из нас уходить. Он не ожидал услышать голос Мангуста в ответ, но тот прозвучал, надорванный, хриплый, как крик чайки. – Ты прав, Умка, – произнес куратор из-за стены дурно пахнущего дождя. – Мы так похожи, что вдвоем нам тесно на этом свете. И они начали танец. Сергеев был моложе, но в данной ситуации возраст не играл решающей роли. Соревнование шло не на выносливость, а на опыт и хитрость. А Мангуст – опытнее на пару десятков лет, и его персональное кладбище было гораздо обширнее, чем у Сергеева. Но куратор числился хорошим педагогом, а Сергеев хорошим учеником, и ни один из них не имел явного преимущества. Решить исход поединка могла случайность. Один выстрел. Одна допущенная ошибка. Михаил крался вдоль штабелей ящиков, расставленных на стеллажах, весь превратившись в слух. В нескольких десятках метров от него так же бесшумно, привидением, скользил Мангуст. К шуму дождевальных машин и вою сирены добавился гул над головой. Облокачиваясь на стойки, Сергеев чувствовал сильную вибрацию. Мангуст использовал тактику боя, предложенную Сергеевым, то и дело меняя уровень передвижения и его темп. Используя одни и те же приемы они оставались недосягаемыми друг для друга. И в том случае, если один из противников не придумает что-то новенькое, ситуация станет по-настоящему патовой. – Сергеев, – окликнул его Мангуст, когда обоюдное бессилие стало очевидным. – Кадет, есть предложение! Послушаешь? – Давай… – Чего тянуть резину, Сергеев. Через час или два я тебя достану… – Или я тебя. – Или ты меня, – легко согласился Мангуст. – Но скорее я тебя. – Не мечтай, Мангуст. Лучше сразу застрелись! Куратор рассмеялся. – Сам застрелись, Умка… Научил на свою голову. Сколько я раз вытаскивал тебя, Сергеев? Помнишь? – Да, – отозвался тот и спросил чуть погодя: – Жалеешь? – Не-а, – ответил куратор весело. – Чего жалеть-то? Работа у меня была такая: вас, дураков, учить да вытаскивать. Я и справлялся, как мог… Честно говоря, не думал, что под конец жизни мои воспитанники будут моими основными противниками. – Слушай, Мангуст, зачем ты в это все ввязался? Ведь понятно было, что никто тебе спасибо не скажет… – Во что ввязался, Умка? – То, что произошло на Украине – твоих рук дело? Куратор даже не рассмеялся – заухал утробно знакомым «марсианским» смехом. – Миша, в жизни столько неразгаданных тайн! Знаешь, оказывается кто-то убил Тутанхамона? И до сих пор неизвестно кто! А Кеннеди? Ты знаешь, кто его застрелил? Нет? Но это не я! Честное слово – не я… Кто тебе такую ху…ню сказал? Сашка, что ли? – А ты его за это убил? – Я? – делано удивился Мангуст. – Я Кручинина и пальцем не трогал. Хотя и стоило, за длинный язык. Он врал, не стараясь придать своим словам даже толики правдоподобия. Врал, издеваясь над собеседником, зная наверняка, что ничего, кроме предположений, у Сергеева в запасе нет. – Ты из меня делаешь настоящего злодея, – продолжил Андрей Алексеевич. – Этакого демона во плоти. А я не демон. Я солдат, Умка. Знаешь, такой вот честный служака! Вечный сержант, обреченный возиться с недоумками-салагами. – Ты же хотел стать ферзем? – Ферзь – фигура жертвенная, – заметил Мангуст резонно. – Любая пешка может стать ферзем при наличии удачи и отсутствии совести. Не очень-то и хотелось. Вернее, хотелось, да не очень! – Или просто не получилось! Чего тебе не хватило? – А почему ты решил, что мне чего-то не хватило? – осведомился куратор. – Мне хватило всего. Но я ничего и никогда тебе не скажу. Есть тайны, которые никогда не всплывают наружу. И ни одна самая красивая и обстоятельная гипотеза не сделает их доказанным фактом. Понимаешь? – Ну конечно, – на это раз иронии в голос подпустил Сергеев. – Тайну ты унесешь с собой в могилу! – Нет. Тайну унесешь в могилу ты! Хочешь знать правду? Я скажу тебе правду. Но только в тот момент, когда перережу твое горло, Умка! Как тебе такой договор? Годится? Давай выйдем друг к другу! Ты и я, Умка. Больше не осталось никого. Ты и я – без оружия. Голыми руками. Сергеев молчал. – Что, боишься, кадет? Я ведь старше тебя, почти старик! Что для тебя, супермена, сломать спину какой-то старой вешалке? Давай, Миша, решайся! Не откажи в удовольствии любимому учителю… – За что ж ты меня так ненавидишь, Андрей Алексеевич? Мангуст сделал паузу, и Сергеев, почти не напрягая воображения, увидел куратора, привалившегося к стеллажу, мокрого, похожего на ожившую мумию. – Ты мог бы стать мной, Умка, – проговорил Мангуст из-за стены искусственного дождя. – Ты был талантлив, самолюбив, и все, что тебе надо было сделать для успеха – перестать сомневаться. А ты – сломался. – Нас предали тогда, в Гаване. – Плевать. Так было надо. Я тебя не предал. Я выволок тебя и твоего дохлого дружка-кастрата из той заварухи. Я бы каждого из вас выволок на себе. И выволакивал. Когда мог. Что замолчал? Я говорю неправду? – Ты говоришь правду, – сказал Сергеев. Больше сказать было нечего. – И все, что от вас требовалось – оставаться верными. Стране, идее, Конторе, которая была для вас мамой и папой… – И тебе… – Да, блядь, и мне! – заорал Мангуст, теряя выдержку. – Мне прежде всего! Потому, что вы – это я! Все, что у меня было, я отдал вам! Вашему выводку! Ни семьи, ни бабы, ни детей! Ничего! Вы и долг! Я пришел к тебе – и что увидел? Абажуры! Кресла! Диваны! Барышня вся из себя такая ломаная, с сигареткой… А у меня вся жизнь – в казарме. Чтобы страна моя шагала железной поступью! Чтобы вы, дети мои, гордились делом, которому служите! – Нету той страны, – произнес Сергеев негромко. |