Книга Ничья земля. Книга 1, страница 23. Автор книги Ян Валетов

Вьюнош с лицом услужливым до тошноты расслышал заказ и рванул от столика, к которому они только подходили, как спринтер.

За столом сидел мрачный усатый тип, показавшийся Сергееву очень высоким, – в сером, отливающем блеском костюме, ярком, совершенно неподходящем галстуке.

Мужчина был изрядно горбонос, но не по-еврейски и не по-грузински, совершенно иначе. На носу, цепляясь за излом переносицы, словно прилепившийся к скале альпинист, находились очки – узкие, в металлической оправе, совершенно чужеродные на этом смугло-оливковом лице бедуина. Перед ним на столике стоял стакан с водой, блюдечко с фисташками и недопитая чашка заварного кофе.

– Разреши представить, – английский у Блинова был совершенно школьный, – мой друг – Хасан. Хасан, это Майкл.

Рукопожатие у бедуина было твердым, несмотря на изящную кисть.

– Nice to meet you, – голос низкий, что-то среднее между басом и баритоном, с присвистом. Присвист был странный, немного неестественный, словно механический.

– Me too, – ответил Сергеев, изобразив радушную улыбку со всем возможным рвением.

Если это и был обещанный Блинчиком сюрприз, то Михаил чего-то недопонимал.

От араба, несмотря на цивильный костюм и манеры выпускника Университета Лиги плюща, исходило ощущение опасности. Или, может быть, недружелюбия и настороженности. На интуитивном уровне Сергеев улавливал такие подробности сразу же – было бы желание прислушиваться к внутреннему голосу.

– Мы Хасана провожаем, – пояснил Блинов, усаживаясь в широкое кресло с огромными подлокотниками и низкой спинкой. – Ага! А вот и сюрприз!

Сергеев оглянулся.

Со стороны туалетных комнат к ним шел, а скорее, катился низкорослый, похожий на колобок, мужчина, одетый в дорогой летний костюм из серого тончайшего кашемира, сидящий на нем туго, как презерватив на определенном месте.

Казалось, что весь он состоит из сопряженных овалов и окружностей, выпиравших из одежды наружу. А вот лицо, несмотря на тугие щеки, было неожиданно выразительным, не заплывшим. Особенно выразительно смотрелись на этом лице глаза – раскосые, большие таджикские глаза, по которым Сергеев и узнал вошедшего в первую же секунду.

– Рашид! – сказал он с неподдельной радостью, поднимаясь. – Вот это да! Рашид, чертяка!

Они обнялись. На самом деле Рашид оказался не так низкоросл, как виделось на первый взгляд. Просто был толст чрезмерно, из-за чего и казался приземистым.

В те годы, когда Сергеев видел его в последний раз, он был худ и изящен, как девочка, с шапкой жестких черных волос и белозубой улыбкой, похожей на оскал.

Рашид не умел улыбаться ртом – только обнажал зубы, обозначая веселье или гнев. Смешно ему или он злится – можно было разобрать только по глазам – они смеяться умели.

И сегодня Рашид показывал зубы, но к вискам бежали морщинки, и ко всему он квохтал, как курица, – это было нечто новое. Раздавшееся «кхе-кхе-кхе» должно было означать радушный смех.

– А ты все такой же, Умка, только возмужал чуть-чуть.

– Заматерел, – подсказал Блинчик.

– Зачем человека обижаешь? Разве мужчина может заматереть? Возмужал!

– Не придумывай, – возразил Сергеев. – Какое там – возмужал? Мы уже не в том возрасте, чтобы мужать!

– Кхе-кхе, – сказал Рашид, прищурясь. – Какой-такой возраст? Что ты такое говоришь? Мы молодые совсем. Можно сказать – мальчики!

Михаил невольно улыбнулся. В «мальчике» Рашиде было килограммов сто шестьдесят, а вдвоем с Блиновым они легко бы завесили три центнера. Упитанная такая молодежь получалась.

Бедуин смотрел на сцену встречи без эмоций, переводя взгляд своих черных, как смола, глаз с одного объекта на другой. Мысли у него были заняты совсем другим, и Сергеев почему-то подумал, что самым большим желанием Хасана сейчас было побыстрее оказаться в воздухе.

– Рашид, как узнал, что ты здесь, – сказал Блинов, ухватив с полупустой тарелки кусок бастурмы, – так сразу и попросил – звони, говорит, вызывай.

– Я, понимаешь, на пару часов, – Рашид устроился в кресле поудобнее, – можно сказать, в Киеве пролетом, но не увидеть тебя… Уж прости за ночные вызовы!

– Брось, Раш, – сказал Михаил, – я рад, что вы позвонили. Ночью, утром – какая разница? Ты сейчас где? Москва?

Рашид махнул рукой.

– Какая Москва? А национальное самосознание?

Блинов рассмеялся.

– У всех с девяносто первого национальное самосознание. Только Умка у нас космополит. Господин Рахметуллоев Рашид Мамедович у нас теперь коренной таджик, советник господина Рахмонова по проблемам Ближнего Востока.

– С ума сойти, – сказал Сергеев, – официальный советник Рахмонова?

– Ну, не совсем официальный, – скромно ответил Рашид, – для всех я просто сотрудник аппарата. А если неофициально – то Блинчик прав.

Хасан, сидевший молча и прямо, как статуя, услышал в незнакомой речи знакомые имена и спросил что-то на гортанном языке. Это был фарси – Сергеев сразу узнал фонетику. Говорить на нем свободно Михаил не мог и, если честно, понимал тоже не очень, особенно технические или научные термины, но на разговорно-бытовом уровне разобрать фразу, произнесенную на фарси, ему было вполне по силам.

– Этот неверный – твой друг?

– Не волнуйся, Хасан, – ответил Рахметуллоев, не стирая с лица радушной улыбки, – это мой друг. Мы не виделись много лет. Он может быть нам полезен. Не волнуйся – он ничего не знает.

– Пока не знает, – сказал бедуин с застывшим выражением лица. – Смотри, это твой друг. Я не люблю, когда рядом чужие.

Радость встречи, бурлившая в груди Михаила, разом рассыпалась и закружилась хлопьями теплого полупрозрачного пепла. И из этого пепла вдруг возникло лицо Мангуста, и его хрипловатый голос произнес: «Вера в случай, курсант, последнее прибежище идиота. Случайностей бывает только две: глупая и хорошо подготовленная».

Рашид, говорящий на фарси с этим арабом, выглядевшим, как ассасин. Слегка пьяный Блинов, зыркающий из-под бровей настороженно и опасливо. И в самом низу пищевой пирамиды – встречайте аплодисментами – наивный глупец с диссонирующей кличкой Умка, которого, похоже, привели, как барана на заклание. Или как лоха на развод. Всего лишь несколько фраз – и конец иллюзиям. Что не делается – то к лучшему.

– Какой странный язык? Это туркменский? – спросил Сергеев у Рашида.

– Почти, – сказал тот и, потирая руки, предложил: – Выпьем? За встречу?

– Ты ж мусульманин, – сказал Блинчик, морща нос, – это мы выпьем за встречу, а ты – так, вприглядку.

– Эх, – сказал Рахметуллоев, – не было бы здесь моего восточного партнера, я бы тебе показал, как пьют настоящие мусульмане. Под сальцо с горчичкой!

Выражение его пухлой физиономии стало настолько хитрым, что Сергеев, несмотря на далеко непраздничное настроение, с трудом удержался от смеха.