Онлайн книга «Теория и практика расставаний»
|
Историю своего отчества Зобов не знал до сих пор – мать, вложившая в него всю трепетную душу, стеснялась рассказать. Так и Татьяна Михайловна Ульянова не считала нужным говорить со следователем об их отношениях с Сашей Васильевым, кто он такой, что он от нее хочет – не убивала и все. А на все его вопросы хотелось ответить отчетливо и грубо: «Какое твое собачье дело!» – Итак, давайте попробуем начать, – сказал Зобов как можно дружелюбнее. – Давно вы знакомы с Александром Ароновичем Васильевым? – Слово «давно» не имеет никакого смысла. – Почему? – Потому что для одних «давно» – это неделя, для других – «со школьной скамьи». Вот вас я, кажется, знаю очень давно, а на самом деле… и мне хочется побыстрее забыть. – Хамить не надо. Хорошо – когда вы познакомились и где? «Сщас, я тебе все сказала – где». – Я знаю его, знала, – неожиданно комок подступил к горлу от того, что пришлось перевести глагол в прошедшее время, но она овладела собой. – Чуть больше года. Год и два месяца. Что это меняет? – Где вы познакомились? – В ресторане, случайно. Нас посадили вместе. – Теперь вместе нигде не сажают, тем более в ресторане. – Значит, это было в «Макдоналдсе». – Значит, вы не отвечаете на вопрос. – Ноя вас не спрашиваю, где вы познакомились с вашей женой, – это ваше личное дело. Я с ним познакомилась. Больше года, что еще надо? Как глубоко вы хотите влезать в мою личную жизнь? У меня с ним были близкие отношения. Это так называется? Были. Я не отрицаю. Что еще вам надо? – Ничего. Неожиданно в комнату для допросов зашел Шишканов. Он принес распечатки мобильных звонков по Васильеву и Дадасаеву. Положив бумаги на стол, шепнул Зобову: – Можно я посижу? Зобов кивнул и после паузы пояснил для Ульяновой появление нового человека на допросе: – Помощник следователя. Шишканов Петр Васильевич. Но вам все равно, вы фамилий, имен, отчеств не запоминаете. Ульянова промолчала. И несколько минут, пока Зобов изучал распечатку звонков Васильева, она сидела в ожидании, похожем на ожидание приговора. Неожиданно Зобов спросил: – Татьяна Михайловна, откуда вы ехали с Васильевым в день убийства? – С его дачи. – Он жил там постоянно? – Да. – И когда вы туда приехали? – За два дня до того. – И были все время там, никуда не отъезжали? – Нет. Не отъезжала. – А зачем вы ему звонили, если он был рядом с вами? – Когда? – Это я спрашиваю, когда и почему вы ему звонили? – Я не звонила. Не помню, чтобы мы разговаривали по телефону. – Но вот распечатка телефонных звонков Васильева – за день до убийства вы звонили. Как вы можете это объяснить? – Никак. Ульянова пожала плечами и задумалась. Она помнила последние три дня, все до последнего слова, до нежного, пряного и сладковатого запаха его подмышек, с которым предстояло расстаться. Помнила его вес на себе – с самого начала хотела все запомнить и все сразу забыть. Она запомнила его необычно равнодушное, довольное выражение лица, которое он хотел скрыть, но у него не получалось, помнила программы по телевизору, которые они смотрели и не смотрели. Помнила, что сказала: «Чувствую себя, как в аэропорту перед отправлением». Он спросил: «Рейс как будто задерживается?» А она ответила: «Нет, все идет по расписанию». Разговоров по телефону не было. – Я ему не звонила. Зачем мне звонить, он был рядом? – И я так думаю – зачем? «Вот как просто шьется дело. Я и не ожидала. Оказывается, любой человек может убить, ограбить, надо только захотеть увидеть в нем преступника и допрашивать, допрашивать, допрашивать… скоро я во всем сознаюсь». – Вы провели три дня у него на даче, никуда не отъезжали, были вместе и все. Я вас правильно понял? – Да. – Никуда? – За хлебом мы сходили, вечером в палатку. Еще я гуляла. – Одна? – Да. – Что вы там делали эти дни, кроме того, что ходили за хлебом? – Что вас интересует? – Все. Что вы делали там, на его даче? – Сажали картошку! – огрызнулась Ульянова. – Сейчас осень… – Значит, выкапывали! – Вы очень легкомысленно подходите к нашей беседе… – вкрадчиво, угрожающе произнес Зобов. – Очень легкомысленно. – Легкомысленно, легкомысленно, легкомысленно, – по своей привычке продержать, помять на языке какое-нибудь словцо повторила Ульянова и закончила: – У нас были легкомысленные отношения. Мы – не замужем, не женаты, мы просто… люди. Мужчина и женщина. – У вас есть сын? – Да, сын Борис. Его зовут Борис. При чем тут сын? – Он вчера приезжал, мы разговаривали. «Представляю, что с ним было. Вот, Боря, я тебе говорила, что из России надо бежать и не слушать своего отца. Тут столько разных Бахов, композиторы – на каждом углу. Может, теперь ты поймешь: тут делать нечего». – Разговаривали, – язвительно повторила Ульянова. – Он ничего не знает о Васильеве, говорит, что первый раз слышит. Как вам удавалось скрывать ваши отношения, что никто даже не догадывался? – Это несложно, если сын учился за границей, сейчас живет с отцом. – И через секунду добавила: – Он не чувствует русского языка. – То есть он – что? Не понимает? – Нет, не чувствует, – мягко, с еле заметной издевкой в голосе произнесла Ульянова. – Я ему говорила… Она взглянула на Зобова, он дрогнул от этого слова – маленький, едва заметный сейсмический толчок обнаружила Ульянова в его глазах. Она словно подслушала упрек его жены: «Сережа, все же ты бесчувственный». А он заводился, иногда по-настоящему, кричал, кипел, разрывался, не произнося вслух последних слов: «Дура, я живу с тобой, тебе не изменяю, хотя мог бы. А ты говоришь, бесчувственный – какие еще чувства тебе нужны?! Зарплату отдаю, ребенком занимаюсь, ремонт делаю, трахаю тебя каждый день!» – Я ему говорила, он просто не понял. Я говорила: «У меня есть друг». Он спросил меня: «Ты имеешь с ним секс?» Что я должна была ему ответить? Я сказала – нет. И вам говорю – нет. Не убивала. Зобов помолчал, взял себя в руки, у него даже как будто закружилась голова от этих разборок в личной жизни, он искал внятные, корыстные мотивы, а ему подсовывали разговоры «про это». – Кто знал о ваших отношениях с Васильевым и может подтвердить, что у вас не было мотивов убивать его? |