Книга Холодное время, страница 13 – Фред Варгас

Что касается Бурлена, то, когда голод вступал в свои права, все остальные заботы улетучивались. И ему надо было как можно скорее покончить со всеми делами.

– Что такое, Адамберг? – спросил он.

– Ничего.

– Итак, признания Алисы Готье повлекли за собой ряд драматических событий, – подвел итоги Бурлен. – Амадей оскорбляет отца, возвращается наутро, чтобы задобрить его, но поздно. Анри Мафоре, проклятый сыном, кончает жизнь самоубийством.

– Идите прямо, – сказал Адамберг, когда его спутники решили свернуть в сторону. – Нам надо выслушать рассказ Виктора о путешествии в Исландию до того, как он пообщается с Амадеем. Селеста говорит, что он не ужинает со всеми, а сидит у себя во флигеле.

– Что нового может нам поведать Виктор? – Бурлен пожал плечами.

– А что со знаком? – спросил Данглар.

– Наверняка это эмблема исландской группы, – предположил Бурлен, с каждой минутой мрачнея все больше. – Мы этого никогда не узнаем.

– Узнаем, почему же, – отозвался Адамберг, с наслаждением топча новый пук сухого репейника.

Вот он и вспомнил название. Репейник.

– Два самоубийства, – проворчал Бурлен. – Закрываем дело и идем ужинать.

– Ты хочешь есть, – улыбнулся Адамберг, – и голод ослепляет тебя. А что, если Амадей вернулся к Готье на следующее утро и в ярости утопил ее в ванне? Он сам сказал, что два дня проболтался в Париже. Помнишь, как он назвал ее сегодня? “Мерзопакостная баба”. Мерзопакостная баба, которой не хватило духу ни заступиться за его мать, ни рассказать об этом сразу. Равно как и его отцу. А что он сказал про отца?

– “Сволочной папаша”, – сказал Данглар.

– Приехав домой, он набросился на отца и убил его. Может быть, это инсценированные самоубийства, а, Бурлен?

– Не может, потому что Шуазель хорошо выполнил свою работу. У Амадея ни на руках, ни на свитере нет следов пороха.

– Ты просто проголодался. Амадей надел халат, перчатки и вышел из кабинета, чистый как стеклышко. Либо, если эта идея тебе не по душе, бери исландского “ублюдка”. Он убивает сначала Алису Готье, потом Мафоре.

– А каким образом преступник узнал, что Готье проболталась?

– Видимо, он предчувствовал, что она вот-вот проболтается. Вот-вот расколется. Признаниям может способствовать несколько факторов. В случае с Готье это близость смерти, и он был в курсе. Какие только откровения не звучат на смертном одре. А что касается Анри Мафоре, то его мучили угрызения совести, к тому же от него отрекся родной сын, пообщавшись с Готье. Ведь убийца предупреждал, что не спустит с них глаз? Очевидно, он пристальнее всего наблюдает за больными и депрессивными. И за болтливыми, кающимися пьяницами.

– И за верующими, – добавил Данглар. – Допустим, у них в группе был священник. Священники иногда не прочь попутешествовать по девственным просторам.

– Священника этого пока что не существует в природе, – сказал Бурлен, массируя себе живот. – Кстати, уже стемнело.

Адамберг, обогнав их, постучал в дверь флигеля, где жил Виктор. На колокольне пробило четверть десятого, и следом зазвонил колокол в соседней деревне.

– Я понимаю, такова процедура, – сказал Виктор, – но я не могу поехать с вами в Париж. Завтра в семь утра похороны, вы не забыли? Переночуйте в своих машинах или у меня перед дверью, если боитесь, что я тайком договорюсь с Амадеем, да хоть заприте меня, а завтра в пол-одиннадцатого мы увидимся… Или нет, у меня есть предложение получше, – он взглянул на Бурлена. – Комиссар, по-моему, проголодался? Поскольку меня нельзя пока считать обвиняемым… Ведь вы же не предъявите мне обвинение?

– Вы всего лишь свидетель, – сказал Адамберг. – Мы хотим выслушать ваш рассказ об Исландии. С ней связаны уже четыре смерти. Две там, десять лет назад, и две на этой неделе.

– Вы не верите в самоубийство? – спросил Виктор с легкой тревогой в голосе.

Если убийца с острова активизировался, у него есть все основания тревожиться, подумал Адамберг.

– Мы не знаем, – ответил он.

– Ну, допустим. Поскольку я всего лишь свидетель, и даже просто рассказчик, дозволено ли мне законом поужинать вместе с вами?

– Никаких возражений, – нетерпеливо заверил его Бурлен.

Виктор надел бархатный пиджак и пригладил светлые волосы.

– В километре отсюда есть семейная гостиница с рестораном. Папа, мама, сын и дочь. Я часто туда хожу. Только имейте в виду, там всего одно меню на вечер, выбирать не из чего. И только два сорта вина. Одно белое, другое красное.

Виктор запер дверь и вынул из внутреннего кармана газету.

– Подойдем к решетке, там виднее, при свете фонаря. В местной газете публикуется меню на неделю. Вторник. Сегодня же вторник? “Вторник. Закуска – салат из куриных желудочков”.

– Ну их, желудочки эти, – сморщился Данглар.

– Отдашь мне свою порцию, – сказал Бурлен.

– “Основное блюдо: говяжья вырезка под перечным соусом с картофельными оладьями”. Вы знаете, что такое картофельные оладьи?

– Прекрасно знаем, – сказал Бурлен. – Хватит время терять. Виктор, выражаю вам искреннюю благодарность.

Все четверо быстро зашагали в ночь, трое по дорожке, Адамберг – по заросшей травой обочине.

– А вы ведь явно не городской житель, да, комиссар? – спросил Виктор.

– Я из Пиренеев.

– Никак не привыкнете к Парижу?

– Я ко всему привыкаю. Как ваша фамилия? Я, видимо, не расслышал, когда вы представились.

– Не расслышали? Я вам не верю. Мафоре. Виктор Мафоре. Нет, я не сын Анри и не его кузен, и вообще не родственник.

Виктор широко улыбнулся в темноте. И эта белозубая улыбка, ясная и искренняя, на минуту искупила невзрачность его лица.

– Но это не просто совпадение. – Теперь он почти смеялся. – Собственно, я и познакомился с семейством Мафоре именно благодаря своей фамилии. Она довольно редкая, и Анри захотелось выяснить, не состоим ли мы в родстве. У него было достаточно полное генеалогическое древо. Но делать нечего, ему пришлось смириться – я не принадлежу к их ветви.

– Мафоре, – проговорил Данглар, которого неудержимо влекло ко всем мало-мальски научным загадкам. – “Ма” – это небольшая провансальская ферма. А вот “форе”? От Forest, лес, лесной? Лесная ферма? Ваши предки жили в Провансе?

– Предки Анри, да. А у меня предков нет.

Виктор развел руками. Судя по всему, ему уже не раз приходилось в этом признаваться.

– Мать отказалась от меня при рождении, так что я вырос в приемной семье, – быстро проговорил он. – А вот и “Трактир Брешь”, – без паузы продолжал он, показав на светящиеся возле дороги окна. – Подойдет?

– Давайте скорей, – сказал Бурлен.