Книга Росстань, страница 16 – Альберт Гурулев

Степанка не замечал мороза, не замечал ярких звезд. В одной рубашке он стоял у тына и смотрел вслед всаднику.

Собрались у Северьки. Лучка приехал на коне постояльца-казака, захватив у него винтовку. Привел Пегашку.

— Не мог я его оставить, — объяснил он друзьям, похлопывая конька по крупу.

К Федьке вернулась обычная его веселость.

— У меня полная сума харчей. И спирту два банчка прихватил. Может, согреемся на дорогу?

— Мне можно, а вам нельзя, — старый Громов сказал это строго, и парни не могли его ослушаться. — У вас дорога дальняя, нелегкая. Осторожней будьте.

Федька извлек откуда-то стакан, достал из сумы банчок, налил полный стакан.

— Ну, с Богом! — старик плеснул спирт под усы, крякнул, понюхал кулак.

Парни уехали. Но Громов не спешил в пустую землянку. Он стоял и вслушивался в ночь. Заимка спала. По расчетам, сын с товарищами теперь уже в степи. Старик посмотрел в сторону, где, невидимые отсюда, стояли зимовья Каверзина и Прони Мурашева, сложил натруженные пальцы в громадную фигу, ткнул в темноту.

— Нате-ка, выкусите. Чтоб таких орлов да в силки…

Но парни не спешили покинуть заимку. Вооруженные, на хороших конях, они смело ехали пустынными переулками.

— Ускачем. А чуть чего, и шарахнуть из винтовок можем, — подбадривал дружков Федька.

Около землянки Прони Мурашева Федька с Северькой спешились, отдали поводья Лучке.

— Смотри в оба.

Лучка снял винтовку из-за плеча, клацнул затвором, положил ее на колени, поперек седла. Спешившиеся сбросили тяжелые дохи, перемахнули через плетень. В руках у Северьки уздечка. Второй раз за сегодняшнюю ночь пошел парень красть коня. Федька — к дверям землянки, сыромятным ремнем дверную скобу к палке привязывать. Проснутся хозяева — не скоро выберутся во двор. У Мурашевых на постое казак, из тех, что прессуют сено. Конь его — вон у изгороди стоит. Остальные кони, людей почуяв, сбились в кучу, но чужака к себе не подпускают. Да тот и не идет к ним: злые хозяйские кони, друг за дружку горой стоят, крепкие у них копыта, кованые.

Лает собака, бросается к ногам, но двери уже крепко привязаны, Северька уздечку уже надел на оскаленную морду лошади. Собаки успокоились быстро: чужую животину увели, не хозяйскую.

Теперь к Ванте Длинному.

Давно поселились купцы Вантя Длинный и его брат Сентя на том берегу Аргуни, против Шанежной. Старики помнят, как лепили братья своими руками фанзу, поднимали огород, помаленьку начали торговлишку. Были в их лавке соль да спички, плохонькие ситчики, синяя далемба. Купцы целыми днями копались на огороде и, лишь увидев, как переправляется кто-то на лодке с левобережья, вытирали руки о штаны, и улыбкой встречали покупателей.

Улыбаться Вантя и Сентя не разучились и сейчас, но уже много лет не сидели на корточках, пропалывая грядки; носили черные, блестящего шелка халаты, нельзя в таких дорогих халатах работать на огороде. Построили новую фанзу, просторную. Вокруг — сараи, кладовые, погреба. Все теперь можно купить у братьев. Все теперь покупали братья: птицу, коров, лошадей, тарбаганьи шкуры. Принимали золото.

Парни перешли Аргунь. Кони оказались кованными хорошо, на льду не скользили.

Федька постучал черенком нагайки в низкое окно фанзы.

— Кто там? Чего надо? — глухо донеслось через рамы.

— Гостей принимай! — крикнул Федька, узнав Вантин голос.

— А, Федя, Федя, — закивал купец, открыв ворота. — Ходи ограда. Ходи в тепло.

Было уже за полночь, но Вантя не удивился людям.

— Ходи в тепло.

Сговорились быстро. Казачьего коня, уведенного из мурашевской ограды, Вантя брал с удовольствием.

— Только конек-то того, — Федька подмигнул китайцу, — не наш конек. Приблудный.

Купец словно не слышал, продолжал улыбаться, говорил приветливо:

— Чего нада, Федя? Чего купишь? Спирта нада?

— Надо, — ухмыльнулся Федька. — Только после. Патроны нужны.

Вантя поскучнел, погладил узкую руку.

— Нету патрона.

Поскучнел и Федька.

— Тогда не продам коня. Поеду к Ванте Короткому. Хреновый ты купец.

Вантя Длинный изобразил на лице скорбь.

— Зачем так говорить? Вантя Короткий — плохой люди. А тебе патрона будет.

— Сейчас нужны.

— Будет, будет, — закивал купец.

Северька и Лучка, молча сидевшие в углу, оживились.

Патроны у Ванти нашлись не только к русской трехлинейке, но и к японской пятизарядной «Арисака», которую держал между колен Северька.

— Молодец, Вантя, — похвалил купца Федька. — Только больно ты хитрый, как тарбаган.

Когда вышли из теплой фанзы, проданного коня во дворе уже не было. Китаец провожал за ворота.

— Вантя Короткий — плохой люди, — сказал он на прощанье и поклонился.

Рассвет застал парней в тридцати верстах от заимки, уже за Караульным.

— Хитрый купчишка, — вспоминал Северька. — «Нету патрона», — передразнил он Вантин говор.

— Все у этого хунхуза есть. Заплати ему хорошо, так он хоть пушку тебе достанет, — Федька трет рукавицей лицо.

— Не найдут у купца коня?

— Ищи-свищи. Пока мы в фанзе сидели, его уже далеко угнали. Помнишь, Вантя выходил и за стенкой по-своему бормотал? Работника будил. Знаю я этого ночного работничка.

Зима стояла малоснежная. Мороз рвал голую землю. Лошади, всхрапывая, осторожно перешагивали глубокие щели-ловушки. Красное солнце освещало стылую, без единого дерева приаргунскую степь. Лишь далеко, у самого горизонта, темная полоска — лес.

Ехали не спеша, то шагом, то рысью — коней берегли. Когда впереди заметили сани и решили их догнать, перешли на галоп.

Из саней поднялся чуть побледневший Алеха Крюков.

— Стервецы, мать вашу, — закричал Алеха, признав парней. — Людей пугаете!

— Не сердись, дядя Алексей, — Северька пересел в сани. — Сам понимаешь, знать нам надо было, кто едет.

— В лес, значит?

— В лес. Больше нам некуда. Вчера арестовать нас Андрюха Каверзин приезжал.

— Дела как в поселке? — Федька свесился с седла. — Японцы не скучают?

— Говорить мне про них муторно. Все партизан ищут. В лес, значит… Кони чьи под вами? У тебя, Северька, жеребец-то вроде Силы Данилыча.

— Его, — ответил за друга Федька.

— Добрый конь.

— Упросили взять. Мы уж отказывались-отказывались, а Сила привязался: возьмите моего Лыску.

— Повесят тебя когда-нибудь, Федька.