Книга Чародей звездолета «Агуди», страница 78 – Юрий Никитин

Я смотрел, набычившись, впервые эти демократические лозунги начинают раздражать, хотя это мои лозунги. Разве что у Новодворского они выглядят обнаженными, при всей правильности служат одному большому вору, настолько большому, что уже нельзя называть вором, а разве что страной, победившей всех оружием демократии.

– У нас, – отрезал я, – демократия. Но – своя демократия, никакой другой стране не подчиненная. И ничьи приказы не выполняющая.

Карашахин скупо улыбнулся:

– Демократия с русским лицом.

– Вот-вот, – сказал я. – Демократия с русским лицом и, главное, русскими интересами. Почему вы решили, что русская демократия должна в первую очередь преследовать и отстаивать именно штатовские интересы? Даже если те интересы ведут к уничтожению России? Достаточно и того, что свои цели всюду и везде преследует США. Россия отныне будет преследовать свои. И если Европе это не нравится, то пошла эта Европа на хрен! Все равно нас не принимают ни в одну из европейских структур и не примут, а таскать каштаны из огня для Европы и ничего не получать… да пошла она, повторяю для тех, кто в танке.

Новодворский отшатнулся, широкое румяное лицо пошло красными пятнами.

– Как… как вы можете? Ведь Андрей Дмитриевич Сахаров в гробу бы перевернулся!.. Пастернак, голос нации и величайший поэт, разве мог бы такое представить?..

Забайкалец сказал Новодворскому очень даже серьезно:

– Что же вы так, Валерий Гапонович, возражаете против российских особенностей? Ведь не возражаете же против политкорректности по-российски?

Новодворский поинтересовался с настороженностью:

– В чем она выражается?

– В том, что неприлично и непристойно оспаривать любое очернение в адрес власти, в адрес России, в адрес всего русского. Политкорректность русской интеллигенции не только позволяет, но и поощряет любое закидывание грязью России, российской власти. В то же время любое самое осторожное замечание, что не все, мол, в России так уж отвратительно, сразу же расценивается как восхваление преступного правящего режима. Именно преступного правящего, ибо… скажите, Валерий Гапонович, хоть какой-то период тысячелетней истории России не считается российской интеллигенцией преступным? Ну хоть один год? Месяц? День?..

Новодворский оскорбленно поджал губы. Глаза его, я бы сказал, забегали, хотя разве что чуть-чуть дернулись в орбитах, но при его всегда уверенном лице выглядело именно как забегали.

– Ваши слова, – сказал он сухо, – выглядят странными. Как будто вы меня в чем-то подозреваете.

– Помилуйте, – воскликнул Забайкалец. – Наоборот, подтверждаю, как ОТК, вы абсолютно соответствуете облику российского интеллигента!

Я постучал карандашом по столу. Разговоры умолкли быстрее, чем обычно, начинаю выказывать власть, а в России не настолько одемократичнели, чтобы вот так сразу в глаза то, что на кухне.

– Резюмируем, – сказал я сухо. – Большинство, как я понял, против того, чтобы Россию превратить в чисто географическое понятие. Не так ли? Так. В связи с этим придется принять меры и по проблеме кобызов…

Новодворский спросил подчеркнуто вежливо:

– Какие меры, Дмитрий Дмитриевич?

Я посмотрел на него отстраняющим взглядом.

– Я пока говорю вообще о мерах. Если бы решили влиться в общую семью народов на тех условиях, которые предлагает госдепартамент США, то ничего делать не надо, не так ли? Все за нас сделают наши противники.

Новодворский поморщился:

– Да какие же они противники…

– Если хотят уничтожить нас как народ, – возразил я, – неважно, в какой обертке это подносят, то уже противники. А для выживания народа придется закрутить кое-какие гайки, ограничить деятельность чужих спецслужб, присмотреться к ряду созданных из фонда ЦРУ организаций и обществ… С кобызами придется поступить… гм… эту часть заседания проведем в более узком кругу. В первую очередь должны присутствовать…

Новодворский и Убийло насторожились, но я не заикнулся о силовых структурах, сказал тем же неприятным голосом:

– …представители закона, лучшие юристы, знатоки законов. В самое ближайшее время в Госдуму надо будет внести проект закона о переселяющихся в Россию этнических группах.

– И что будет в этом законе? – полюбопытствовал Новодворский. Он говорил спокойно, знает, как долго проходят в Госдуме законы, сколько поправок, сколько раз откладывается и переносится, сколько проволочек, а уже потом, когда закон доработан, не могут принять из-за недостатка кворума: депутаты либо в буфете, либо разъехались по саунным бабам.

– Ограничения, – ответил я и понадеялся, что прозвучит достаточно высокопарно, но вместе с тем и как бы со стыдом, что вот так вынужден принимать что-то недемократическое. – Пусть придумают законы… как ограничить деятельность кобызов! Все, заседание окончено.

Они разом поднялись, переговаривались весело, снова не надо ничего решать немедленно, все не просто еще раз перенесли на потом, а вообще перекладываем на плечи юристов, это же кайф, так и надо работать…

В дверях возник небольшой водоворот, после звонка к окончанию все превращаются в школяров, будь это академики, генералы или министры.

Забайкалец помедлил, нарочито обошел стол с другой стороны, Новодворский и Убийло как раз выходили, Забайкалец шел последним, я видел, как он остановился, сказал с глубоким почтением:

– А ведь у вас получилось!

– Что?

– Железный кулак в бархатной перчатке, – произнес он. – Честно говоря, мы с Громовым и Сигуранцевым мечтали, чтобы так, но…

Однако в его серых глазах я уловил глубоко упрятанную тревогу. Он понял, что вижу, кивнул, мол, да, вы правы, боюсь и поверить, я проворчал с гадливостью:

– Думаете, мне это нравится?.. Понимаете, что просто давно назрело. Нарыв никак не вскрывается сам, скоро гной пойдет внутрь, так что надо вот так, скальпелем.

– Понимаю, – сказал он негромко, – но, надеюсь, понимаете и вы, что такое блестящее начало… просто свинство бросить на полдороге?

Я отмахнулся:

– Такое уж и блестящее?

– Я о другом, не увиливайте, господин президент. Я прошу, я просто настаиваю, чтобы в связи с чрезвычайными обстоятельствами очередные выборы президента были перенесены. Да-да, отодвинуты на неопределенный срок!

Я ахнул:

– Да как вы можете? Это же…

– Это спасение для демократии, – сказал он резко. – Вы сами все просрете, если позволите трусливой интеллигентности взять верх.

– Вы о чем?

– Не прикидывайтесь, господин президент. Или вы полагаете, что ваш наследник продолжит укрепление России? На Западе уже вовсю расписывают его качества. Вы должны поступить так, как… надо.