Книга Я не боюсь летать, страница 38 – Эрика Джонг

После началась карусель. Я ходила на заседания с Беннетом, искренне намереваясь остаться, клянясь себе, что больше не буду встречаться с Адрианом, что с этим покончено, что у меня был романчик, а теперь – все, но стоило мне увидеть Адриана, как все благие намерения катились к чертям. Я обнаружила, что действую в духе популярных любовных песен, клише худших голливудских фильмов. Как только он оказывался рядом со мной, у меня начинала кружиться голова. Сердце замирало. Он был моим солнечным светом. Наши сердца протягивали друг другу руки. Если он оказывался со мной в помещении, то я так возбуждалась, что не могла сидеть спокойно. Это было своего рода безумие, полная потеря контроля над собой. Я забывала о статье, которую должна была написать. Я забывала обо всем, кроме него.

Ни один из приемов, с помощью которых я справлялась с собой прежде, казалось, больше не действовал. Я старалась держаться подальше от него, пользуясь такими жульническими словами, как «супружеская верность» и «адюльтер», убеждая себя, что он помешает моей работе, что если он будет рядом со мной, то я буду слишком счастлива, чтобы писать. Я пыталась сказать себе, что причиняю боль Беннету, причиняю боль себе, делаю из себя идиотку. Я и была идиоткой. Но ничего не помогало. Я была одержима. Как только он входил в комнату и улыбался мне, я становилась конченым человеком.

После ланча в первый день съезда я сказала Беннету, что ухожу, и улизнула с Адрианом. Мы заехали в мой отель, где я взяла купальник, поставила колпачок, взяла другие нужные вещи и убыла с Адрианом в его пансион.

Оказавшись в его комнате, я в одну секунду разделась и улеглась в постель.

– Ух ты, как тебя прихватило, – сказал он.

– Прихватило.

– Да с чего это, скажи бога ради. У нас масса времени.

– Сколько?

– Столько, сколько тебе надо, – двусмысленно сказал он.

Короче говоря, если бы он оставил меня, то это была бы моя вина. Вот такие они – психоаналитики. Услышьте, молоденькие дурочки, мой совет – никогда не трахайтесь с психоаналитиками.

Как бы там ни было, но ничего хорошего из этого не вышло. Или ничего особо хорошего. Он едва поднялся до семи часов и молотил меня как сумасшедший, надеясь, что я не замечу. У меня все кончилось тонким ручейком оргазма и ссадинами в вагине. Но тем не менее я была довольна. «Теперь, – думала я, – я смогу от него освободиться». Он не лучший трахарь – я его смогу забыть.

– Ты о чем думаешь? – спросил он.

– О том, что неплохо трахнулась.

Я помнила, что как-то раз эту же фразу сказала Беннету, и тогда она куда как точнее отражала действительность.

– Ты лгунья и лицемерка. Зачем тебе трахаться? Я знаю, что оттрахал тебя неважно. Я могу и лучше.

Его откровенность застала меня врасплох.

– Ну хорошо, – мрачно призналась я, – ты оттрахал меня не лучшим образом. Признаю.

– Так-то лучше. Почему ты, черт побери, все время пытаешься быть социальным работником? Чтобы ублажить мое чувство самоуважения?

Я задумалась на несколько секунд. Что я делала? Я просто полагала, что именно так нужно вести себя с мужчинами. Если ведешь себя иначе, они теряют голову или впадают в безумие. Я не хотела, чтобы по моей вине еще один мужчина сошел с ума.

– Я, видимо, всегда полагала, что эго мужчины такое хрупкое – его нужно беречь…

– Ну, мое эго не такое уж хрупкое. Я вполне могу вынести обвинение в том, что плохо тебя оттрахал, в особенности если так оно и есть.

– Пожалуй, я еще не встречала таких, как ты.

Он довольно улыбнулся.

– Нет, моя прелесть, не встречала, и возьму на себя смелость сказать, что и не встретишь. Я тебе уже сказал, что я антигерой. Я здесь не для того, чтобы тебя спасти… чтобы увезти на белом коне.

Зачем же он тогда здесь, спрашивала я себя. Уж явно не для того, чтобы трахаться.

Мы отправились купаться в огромный общественный Schwimmbad ^[175] на окраине Вены. Я в жизни не видела столько загоревшего жира. В Гейдельберге я избегала общественных бассейнов и саун, а путешествуя, мы избегали курорты, посещаемые немцами. Мы специально объезжали Равенну и другие тевтонские стоянки ^[176]. Я предпочитала с завистью созерцать прекрасные плоские животы на французской Ривьере, роскошные натренированные мышцы брюшины на Капри. А здесь нас окружали горы Schlag и Sacher Torte ^[177], преобразованные в жир.

– Что-то вроде микеланджеловского «Страшного суда», – сказала я Адриану. – Того, что в конце Сикстинской капеллы.

Он высунул язык и скорчил гримасу.

– Нет, ты подумай – люди тут получают удовольствие, а ты смотришь на них сатирическим взглядом, видишь вокруг себя порок и разложение. Мадам Савонарола – вот как я должен тебя называть.

– Ты прав, – смиренно сказала я.

Неужели нельзя смотреть вокруг, не заглядывая внутрь вещей, не разлагая их на части? Нет, не могла.

– Но они и вправду похожи на персонажей «Страшного суда», – сказала я. – Господь отомстил немцам за их свинство, сделав их похожими на свиней.

И он хорошо постарался – не просто жирные, не просто с животами в складку, с пухлыми руками, двойными подбородками и трясущимися задницами, все это еще к тому же имело ярко-розовый оттенок. Лоснящиеся. Обожженные. Краснее китайской свинины. Они походили на поросят-сосунков. Или на плод поросенка, который мне пришлось препарировать на зоологии – самый Ватерлоо моей карьеры в колледже.

Мы плавали и целовались в воде среди других про́клятых душ. На мне был цельный купальник с вырезом чуть не до пупа, и все на меня глазели – женщины неодобрительно, мужчины похотливо. Я чувствовала, как осклизлое семя Адриана вытекает у меня между ног в хлорированную воду бассейна. Американка, дарящая английское семя немцам. Вариантец плана Маршалла ^[178]. Пусть это семя благословит их воду и крестит их. Пусть оно очистит их от грехов. Адриан креститель. А я в роли Марии Магдалины. А еще меня мучила мысль: не приведет ли купание сразу после случки к беременности. Может, вода продавит семя за колпачок. Мысль о возможной беременности внезапно привела меня в ужас. А потом вдруг захотелось забеременеть. Я представляла себе, какой хорошенький ребеночек может получиться нашими совместными усилиями. Ну и залетела же я.