Книга Офицер и шпион, страница 78 – Роберт Харрис

– Если кто-нибудь постучит в дверь и будет спрашивать меня, вы должны сказать, что не знаете, где я.

Анна шутливо, хотя и не без тревоги в голосе восклицает:

– Господи боже! Жорж, ты, случайно, не дезертировал?

– Я должен увидеть только одного человека – Луи Леблуа. Не мог бы кто-нибудь из вас отнести ему записку? Я прошу его немедленно прийти ко мне. Но скажите Луи: он никому не должен говорить, что я здесь.

– Значит, ты хочешь поговорить только со своим юристом?! – смеется Жюль. – Это плохой знак.

Никаких других попыток выразить любопытство он не предпринимает.

После завтрака Жюль уходит на работу, а чуть позднее Анна отправляется на поиски Луи. Я брожу по квартире, разглядывая ее содержимое: распятие над супружеской кроватью, семейная Библия, статуэтки мейсенского фарфора, принадлежавшие моей бабушке в Страсбурге и каким-то образом пережившие осаду. Я смотрю в окно, которое выходит на улицу Кассетт, потом с другой стороны – на сквер: если бы я вел наблюдение за домом, именно там бы и поставил шпика с небольшой карманной подзорной трубой, чтобы все видеть. Я не могу заставить себя сидеть спокойно. Самые обыденные парижские звуки – крики детей, играющих в парке, цокот копыт, голос разносчика – кажутся мне заряженными угрозой.

Возвращается Анна, говорит, что Луи придет, как только освободится в суде. На второй завтрак сестра готовит мне омлет, а я рассказываю ей про жизнь в Сусе, словно вернулся из некоего экзотического путешествия: узкие каменные улочки старого арабского городка, не изменившиеся со времен финикийцев, жаркая вонь на перекрестках от связанных овец, ждущих, когда их зарежут, смешные привычки крохотной французской диаспоры – всего в восемьсот душ из девятнадцати тысяч жителей.

– Никакой культуры! – сетую я. – Не с кем поговорить. Никакой эльзасской кухни. Бог мой, я ненавижу это место!

– Я думаю, теперь ты мне скажешь, что они даже никогда не слышали про Вагнера! – смеется Анна.

Но она не спрашивает, как я там оказался.

В четыре приходит Луи. Он идет ко мне по ковру своей изящной походкой, мы обнимаемся. Стоит мне увидеть его, как нервы мои успокаиваются. Аккуратная фигура и борода Луи, опрятный вид, мягкий голос, сдержанные жесты – все говорит о его высокой компетентности. Он словно заявляет тем, кто обращается к нему: «Поручите это мне, я освоил все трудности, существующие в этом мире, я досконально изучил их и готов за соответствующую плату предоставить свои знания в ваше распоряжение». И когда Анна, приготовив чай, без слов выходит из комнаты, я приношу из детской свой чемодан, сажусь, кладу его себе на колени и, большими пальцами прикасаясь к замкам, говорю:

– Послушай меня, Луи, прежде чем я начну, ты должен знать, что, соглашаясь на этот разговор, ты подвергаешь себя некоторой опасности.

– Физической опасности?

– Нет, не физической – в этом я уверен. Но профессиональной опасности, а вероятно, и политической. Это дело может занять все твое время. – Луи хмурится, глядя на меня. – Пожалуй, так: если ты возьмешься за него, я не могу предсказать, куда оно тебя приведет. И ты должен идти на это с открытыми глазами.

– Ну, хватит, Жорж. Скажи мне, в чем суть.

– Если ты уверен… – Я нажимаю большими пальцами на замки и открываю чемодан. – Даже не знаю, с чего начать… Помнишь, я приходил к тебе в середине ноября сообщить, что уезжаю?

– Да – на несколько дней, ты сказал.

– Меня обманули. – Из потайного отделения в днище я достаю пачку бумаг. – Сначала Генеральный штаб отправил меня в Шалон инспектировать разведочную работу Шестого корпуса. Потом мне приказали ехать в Нанси и написать доклад о Седьмом. Я, естественно, попросил разрешения вернуться хотя бы на несколько часов в Париж, чтобы взять чистую одежду. Мне в этом было отказано телеграммой – вот видишь? – Я передаю ему пачку. – Все эти письма от моего непосредственного начальника генерала Шарля-Артура Гонза, каждым предписывается мой следующий шаг. Всего их четырнадцать. Из Нанси меня отправили в Безансон. Потом в Марсель. Потом в Лион. Потом в Бриансон. Потом снова в Лион, где я заболел. Вот письмо, которое я получил от Гонза, находясь там:

– И все это время тебе не разрешали вернуться в Париж? Даже на один день?

– Посмотри сам.

Луи берет несколько писем и, пробегая их глазами, хмурится:

– Но это смешно…

– Мне сказали, что после Рождества в Марселе меня примет военный министр, но он не приехал в Марсель. И тогда мне приказали направляться прямо в Алжир – это было в конце прошлого года – для реорганизации разведывательной службы. Я пробыл в Алжире месяц, после чего получил приказ отправляться в Тунис. В Тунисе меня из моего старого полка перевели в местный. Потом инспекционная поездка внезапно закончилась: меня назначили на постоянный пост в колонии.

– Я полагаю, ты писал жалобы?

– Конечно. Но Гонз просто ответил, чтобы я перестал забрасывать его письмами: «Вы должны принять неизбежное и получать удовольствие от службы в Африке». Меня практически отправили в ссылку.

– Они тебе это как-то объяснили?

– Этого не требовалось. Я знал, что происходит. Меня так наказывали.

– За что?

Я набираю в грудь побольше воздуха. Мне все еще кажется чуть ли не святотатством говорить об этом вслух.

– Видишь ли, я обнаружил, что капитан Дрейфус невиновен.

– Ух ты! – Луи смотрит на меня, и в первый раз я вижу, что его маска профессиональной отстраненности дает трещину. – Да, я понимаю, какими последствиями чревато такое открытие.

Я передаю Луи конверт, который должен быть передан президенту в случае моей смерти. Он морщится, читая надпись. Наверное, считает, что это чересчур мелодраматично, – такие штуки встречаешь в дешевеньких книжках для чтения в поезде. Год назад я и сам точно так же отнесся бы к этому. Но теперь я знаю, что эти книжонки иногда содержат больше правды, чем весь социальный реализм мсье Золя.

– Читай, – говорю я.

А сам закуриваю и наблюдаю за выражением его лица. Луи вытаскивает письмо. Читает вслух вступительный абзац:

– «Я, нижеподписавшийся, Мари-Жорж Пикар, подполковник Четвертого Тунисского стрелкового полка, бывший глава контрразведывательной службы военного министерства, моей честью подтверждаю достоверность нижеследующей информации, скрывать которую – что пытались сделать – в интересах истины и правосудия невозможно…» – Его голос смолкает. Он, хмурясь, смотрит на меня.

– У тебя еще есть возможность отказаться, если ты не хочешь ввязываться, – говорю я. – Не буду винить тебя ни одной минуты. Но предупреждаю: если ты продолжишь чтение этого абзаца, то окажешься в таком же затруднительном положении, как и я.