Онлайн книга «Великий Тёс»
Много лет прошло с последней встречи, но брата Угрюм узнал с первого взгляда. Морщины посекли его красное обветренное лицо, плечи слегка опустились от тяжести прожитых лет, в глазах погасла былая удаль. Теперь в них светился спокойный блеск силы и сознания власти. Угрюм закивал, приветливо выпучивая глаза. Сын боярский ни словом, ни взглядом не показал, что узнал его. В самом ли деле так? Или не захотел показать родства? — Эй, косорылый! — весело по-русски окликнул его болдырь в казачьей шапке. А спросил по-булагатски, но коряво: — Какого ты роду-племени?.. — И со смехом бросил сыну боярскому по-русски: — То ли боол 96 крещеный, то ли ясырь возвращенный! — Из серпуховских русичей я, — не сводя глаз с брата, обидчиво ответил Угрюм. Он старался говорить чисто, но слова застревали в горле, у основания языка. — Всю жизнь в Сибири среди промышленных. — Когда последний раз был в Енисейском? — строго перебил его болдырь с плутоватой рожей. Иван без любопытства оглядывал дом и двор, скользнул взглядом по лицу хозяина. «Вдруг не узнает?» — подумал Угрюм. Смутился, ответил на вопрос толмача: — Да лет уж двадцать тому. — А вот как подушную подать возьмем за все эти годы! — пригрозил другой казак и сбросил с плеча пищаль. — Берите! — покорно согласился Угрюм и засуетился: — Присаживайтесь, гости дорогие, хоть здесь, хоть в дом войдите! Сын боярский что-то отрывисто рыкнул. Казаки стали скидывать ружья и верхнюю одежду, ясыри рассаживались вдоль изгороди, на выщипанную скотом траву. Русского вида толстая, пожилая баба с ласковым лицом топталась у ворот. — Ты бы нам баню затопил да молоком угостил, что ли? — наконец обратился к Угрюму сын боярский. — Е-е-е! Это чей-то? — суетливо вскрикнул тощий казак. — Сабля где? — Глянь-ка! — захохотали в толпе. Третьяк, о котором в суете встречи Угрюм забыл, спустился с дерева, покрутился среди казаков и теперь мчался к лесу, волоча за собой казачью саблю. — Уши отрежу! — кинулся за ним казак с пустыми ножнами. Третьяк воровато обернулся, под хохот гостей перескочил через жерди поскотины, зацепился длиннополой рубахой за сучок, перевернулся вниз головой, засучил босыми пятками. В трех шагах от казака он оторвался, без-сабли сиганул на сосну, быстро вскарабкался на середину. — Ишь, векша! — казак беззлобно ругнулся, поднял и вытер травой клинок, погрозил мальцу: — Слазь, не то дерево срублю! Третьяк в несколько рывков оказался на самой верхушке. — Зверь! — восхищенно взглянул на Угрюма толмач. — Сколько таких напестовал за двадцать-то лет? — Троих! — Смани вниз, а то убьется! — посоветовал тот без прежней заносчивости. — А, пусть! — рассеянно отмахнулся Угрюм. — Отроду такой! Пришли Первуха со Вторкой. Кожаные штаны их были мокры. В руках они держали корзину с серебристой, бьющейся еще рыбой. Беззвучно и настороженно уставились на отца, не приветствуя гостей. — Снесите в дом! — приказал Угрюм. — Пусть мать напечет со сметаной. И баню гостям затопите. — Сметану можно и без рыбы! — шутливо загалдели казаки. Иван с удобством расположился под навесом, строго, с любопытством, разглядывал оттуда Первуху со Вторкой. За спиной его присела русская баба. Юнцы с корзиной ушли в дом. Он перевел взгляд на Угрюма и отчужденно пророкотал: — Сядь-ка, раб Божий Егорий! Угощение — хорошо! Но скажи нам: какая река вытекает из здешних мест, где горы сходятся клином? «Узнал!» — ударила кровь в лицо Угрюма. Старые шрамы побелели. Он неловко присел посреди двора. — Одна река течет отсюда: Мурэн-Ангара, — махнул рукой на восход. — При попутном ветре дня за два можно доплыть. А как задует с другой стороны, бывает, неделю ждешь, — ответил с готовностью. Иван обвел взглядом притихших казаков. — А Иркутом на Байкал ходят? — спросил. — Где его исток? — Далеко! — Угрюм махнул рукой на закат. — Верст пятнадцать отсюда из него есть волок. Здешние речки все в Байкал падают. Из него только Ангара!.. Про пролив в море ничего не знаю. Сам не видел и от других не слышал, — отвечал на расспросы. — А что тебе за нужда на исток Ангары ходить? — спросил десятский с разбойной рожей. — Не берешь ли на себя ясак царским именем? — Куда мне, убогому! — замахал руками Угрюм, залопотал, шепеляво оправдываясь: — Самого мунгалы обирают. Иной год я меняю там железные и костяные поделки на соболей. А рухлядь отдаю мунгалам за железо. Иван вдруг начальственно вперился в него взглядом, спросил с усмешкой в бороде: — Серебро есть? — У меня-то? — опять заволновался Угрюм, лихорадочно соображая, мог ли кто донести про спрятанный слиток. — У меня-то нет и не было. Ни к чему оно мне. Железа и того нынче на пару подков. — Он опасливо обернулся, увидел, что из бани валит дым, а сыновья стоят за его спиной, с восхищением разглядывают казаков и их оружие. — Что, пострелы? — догадливо подмигнул им сын боярский. — Саблю посмотреть хотите? — вынул из ножен легкую казачью сабельку. Блики солнца искрами брызнули с клинка. У Первухи узкие глаза сделались круглыми и выступила испарина на лбу. Вторка разинул рот. Сын боярский самодовольно хохотнул в бороду, встал, отступил на шаг, со свистом закрутил саблей вокруг себя, будто оделся сверкающим шаром или нимбом святого. Слезы потекли по пухлым щекам Вторки. Первуха застонал, заскрипел зубами. — Не пропала русская кровь! — торжествуя, Иван кивнул Угрюму. Со звоном бросил саблю в ножны. Первуха со Вторкой не спускали с него восхищенных глаз. — Ну, давай, угощай всех! — приказал, указывая взглядом и на сидевших ясырей. — Откупайся! Много задолжал и мне, и государю! — В сказанном был намек на невыплаченную кабалу, которую тот оставил на брате. Угрюм поднялся, заколесил по двору, прихрамывая больше обычного. Велел сыновьям забить бычка, жене — выставлять что готово. Насытившись, атаман властно сказал хозяину через застолье: — Дал бы ты нам вожами сыновей. — И, обернувшись к юнцам, спросил их: — Окрестности знаете? «Мог бы не спрашивать, — с тоской подумал Угрюм, взглянув на них. — Не пусти — убегут! А как узнают, что он им родной дядька?» — зажмурился от бессилия и привычно заканючил: — Все один я при доме, калека. Руки две. Сыны только-только помощниками стали. Заберете, как жить? — Я тебе вместо них двух ясырей оставлю, — пообещал Иван Похабов. Обернулся к двум мужикам тунгусской породы, похвалил их: — Проворные, молодые, у хоринцев пастухами служили. Казаки заметили, что Угрюм хозяйским взглядом окинул мужиков, прикидывая свою выгоду, и стали наперебой предлагать: |