Книга Остров бесконечной любви, страница 35 – Диана Чавиано

Они так и поступили, прежде уложив сына и оставив несчастного домового без публики.

На следующий день Пепито проснулся и сразу же на целый час залез в душ – Анхела была вынуждена кричать, расспрашивая, что с ним. Парень вышел из ванной с невозмутимым видом и ушел, не позавтракав (небывалый поступок для человека, который ни за что не брался, не уничтожив сперва чашку кофе с молоком, полкраюхи хлеба с маслом и яичницу из трех яиц с ветчиной), оставив после себя облако одеколона, от которого у матери закружилась голова.

– У парня каникулы, – меланхолично отвечал Хуанко, когда Анхела жаловалась на позднее возвращение сына. – Вернется в университет – у него не будет времени даже сопли подтереть.

Однако до начала учебы оставалось еще два месяца, и молодой человек часами простаивал под душем, голося почем зря: «О тебе я пою и страдаю, для тебя вся моя любовь, для тебя, дорогая Мерседес, ах, зачем же ты пьешь мою кровь!» Была и еще одна песня, приводившая Анхелу в ярость своим жалостливым, забубенным тоном: «Не плачь по ней, не плачь, она была злодейка, не плачь по ней, могильщик…»

Теперь Анхела ненавидела гринго с собачкой пуще прежнего. Она была уверена, что это граммофонное воинство, вопившее на каждом углу, всех превратит в безумцев. Ее сын оказался в числе первых жертв, и ее очередь, несомненно, тоже скоро подойдет. Как может ей нравиться музыка, если она теперь слушает песни по принуждению, а не для удовольствия? В последние годы зараза этих бродячих трубадуров и адских автоматов, глотателей монет, заполонила город, словно библейская казнь.

– Проблема твоего Пепе заключается не в музыке, – перебила ее Гуабина однажды вечером, когда подруга завела свое всегдашнее нытье. – Здесь работают более мощные силы.

Анхела осеклась на полуслове. Каждый раз, когда соседка начинала прорицать таким вот тоном, дело пахло новым откровением.

– Не в музыке?

– Тут не обошлось без юбки.

– Женщина?

– Женщина, и не из приличных.

Сердце Анхелы подпрыгнуло в груди.

– Откуда ты знаешь?

– Не забывай, у меня тоже свой Мартинико имеется, – ответила мулатка.

Кроме мужа и сына, Анхела рассказала про существование домового только Гуабине. Хуанко, на глазах которого творились действительно странные вещи, допускал присутствие Мартинико, но сам никогда с ним не общался. А сын насмехался над рассказами матери, именуя их предрассудками. Только Гуабина приняла факт наличия домового без криков и изумления, как еще одно жизненное обстоятельство. Анхела открылась ей в тот же вечер, когда подруга рассказала про бессловесного духа, который является ей, если близится какое-нибудь несчастье.

– Женщина… – повторила Анхела, силясь свыкнуться с новой мыслью: ее сын больше не мальчишка, ее сын может влюбиться, может жениться и уехать куда-нибудь далеко. – Ты уверена?

Гуабина посмотрела в угол комнаты.

– Да, – подтвердила она.

И Анхела поняла, что ответ исходит от существа, для нее невидимого.

Леонардо вышел из дому раньше обычного. Двери на его пути раскрывались, точно шкатулки в подарочной лавке: бордели по всему кварталу готовились к приему клиентов.

Когда он дошел до дома доньи Сеси, дверь уже была открыта.

– Входи, – пригласила сама хозяйка в накинутом на плечи черном боа, с которым она никогда не расставалась. – Я предупрежу девочек.

Леонардо придержал Сесилию за локоть:

– Ты знаешь, к кому я пришел. Предупреди только ее.

– Не знаю, захочет ли она тебя сегодня принять.

Леонардо посмотрел на Сесилию с омерзением и спросил сам себя, как эта женщина когда-то могла ему нравиться. Конечно, это было совсем другое время: тогда его кровь просто бурлила в венах, так что было почти не до размышлений. Но теперь Леонардо видел перед собой руины той женщины, которая когда-то была одной из первых городских красавиц: размалеванная старуха, силящаяся скрыть дрожание рук с помощью высокомерных жестов времен своей молодости.

– Я пришел, потому что она пообещала мне этот вечер.

Сесилия освободилась от хватки посетителя.

– Обещание Мерседес – еще не гарантия, – предупредила она, поправляя боа. – Она куда капризнее своей покойной матери, да хранит Господь ее душу.

Леонардо саркастически ухмыльнулся:

– Ее душу? Сомневаюсь, что у Господа есть место для таких, как вы.

Сесилия вперила в мужчину огненный взгляд.

– Ты прав, – ответила она. – Мы уж точно закончим в том же самом месте, куда отправляются такие, как ты.

Леонардо собирался подобрать достойный ответ, но только пожал плечами. Воспоминания о девушке захватили все его помыслы. Он впервые увидел Мерседес, когда еще была жива ее мать. Каридад лишила его разума в ту самую ночь, когда отдалась ему, вся обмазанная медом. В то время Мерседес была только девчушкой, которая выходила из материнской спальни – порой в полусне, – когда он навещал свою возлюбленную; и Леонардо никогда не смотрел на нее другими глазами, пока Каридад не погибла при пожаре, который чуть не уничтожил все заведение. Но и тогда Леонардо не сразу обратил на нее внимание. Он почти позабыл о ее существовании, потому что перестал приходить в этот дом. А когда два года спустя он все-таки вернулся, то приходил редко и всегда на заре, так что даже не пересекался с девушкой.

– Она говорит, что не может принять тебя сегодня. – Голос доньи Сесилии, прозвучавший за спиной, развеял чары.

– Но она мне сказала…

– Она не то что вовсе не примет тебя этой ночью, просто сейчас она занята.

Леонардо уселся на диван и закурил.

Несколько месяцев назад приятель уговорил его сходить в бордель, хотя на дворе был еще день.

– Доньи Сесилии нету, – объявила им девушка с золотистой кожей, открывшая дверь. – Но, если желаете, можете обождать.

На девушке был ночной халатик, не скрывавший соблазнительных форм. Леонардо смотрел вслед незнакомке, пока она не исчезла за одной из дверей в коридоре. Он как будто где-то ее видел – алкоголь, притупивший все чувства, не давал вспомнить, где именно. Только через несколько часов, когда Леонардо вышел из другой комнаты и увидел девушку при свете фонарей в патио, сердце его сумело совершить прыжок в прошлое. Эта девчонка была отражением своей покойной матери, но отражением с более светлой кожей и с ангельским лицом. Было уже поздно, и Леонардо не мог задерживаться в борделе, однако на следующий вечер он явился снова и попросился к ней.

– Любовничек хочет воскресить былую страсть, – насмешливо прокомментировала донья Сеси. – Матери уже нет, зато осталась дочка… которая, кстати сказать, влечет к себе еще больше.

– Хватит болтать, разыщи ее.

– Мне очень жаль, но Мерседес кое с кем занята.