Онлайн книга «Внучка берендеева. Второй семестр»
|
– Или собиралась проверить, – тихо произнес Архип Полуэктович. – Что? – Если бы ты и вправду его проверила, неужели не обнаружила бы подмены? Сомневаюсь. Подумай хорошенько… – Думаю. – Вспомни… – Да я вспоминаю! Не дави! – Если тебе помочь… – Что, снять воспоминания? Нет, Фролушка, на это я не пойду… и если ты намекаешь… – Охолонь, – велел Архип Полуэктович. – И ты, Фрол, погоди. Давай-ка иначе… вспоминай. Вот ты заглянула в лабораторию. Когда? – Перед практикумом… я всегда… ну ты знаешь. Все знают, что у меня свои привычки… и да, я зашла минут за десять до начала. Убедиться, что все на своих местах… проверить… – И увидела, что котел двигали? – Да. – И что ты сделала? Давай, Люци, ты же знаешь, как это важно… – Сделала… да ничего… я подошла… да, подошла ближе. – Что увидела? – Его двигали. Определенно. Не только ручка, но и бок другой. У меня на одном вмятина небольшая. А другой подпален и не отчищается… другой бок. Но дно чистое. Я проверила… ручка тоже цела… помнишь, как-то ее подпилили, и когда… – Помню, – ласково произнес Фрол Аксютович. – Ты на себя вывернула кипящий деготь… прости, Люци… – Мне показалось, что оттенок не тот. Не тот оттенок. – Она сказала это так жалобно, что у меня сердце обмерло. – Должен быть с легкой прозеленью, но без мути… а тут… – Молодец. И ты… – Я хотела проверить, точно хотела… но… – Тебя отвлекли? – Д-да. – Это прозвучало нерешительно, будто бы Луциана Береславовна до конца так и не уверена, и вправду ли ее отвлекли. – Кто? – Марьяна… да, Марьяна вошла… ей срочно понадобилась кора крушины, и еще ягоды. И она стала спрашивать по Любаньку, а я… – А ты заговорила. И заговорилась. – Да… – И про зелье забыла напрочь. – Д-да… сигнал подали. А я на практикумы не опаздывала. Никогда никуда не опаздывала. Но ведь оттенок был другим! Как я могла об этом забыть? Как?! Еська присел рядом с братом и взял его за руку. С другой стороны опустился Егор. А Евстигней потеснил Ерему. Он стиснул ладонями Емельяновы виски, наклонился к самому уху и заговорил. То бишь губы шевелились, но ни слова с них не слетало. – Просто заговорилась… – Голос Архипа Полуэктовича прозвучал над самым ухом. – Или… – Погоди судить. Может, оно и вправду случайно все вышло. Марьяна… – Стерва. – Не без этого. – Она никогда прежде ко мне не приходила! Если нужно чего, то девок своих отправляла, а тут сама… и про Любаньку… мне следовало бы сообразить, что это не случайно… какое ей до Любаньки дело, но она… сказала, что у нее есть одна мысль… и надо бы попробовать… и может, Любаньке легче станет… и… я… – И ты не смогла отказаться от шанса. – Да. – Люци… – Да идите вы оба! С вашим сочувствием, с вашими советами… не нуждаюсь… и в идеях ваших… знаешь, за что я их… всех, кто простого звания… за то, что притворяются… магиками притворяются, целителями… и им верят! Всем верят! Как же, царева грамота… а за этой грамотой – пшик! Пустота! Если б Светозара тогда… если бы был целитель, который и вправду исцелять мог, а не та недоучка… и она осталась бы жива, и Любанька… а ты говоришь, благо… засунь себе это благо, Фролушка, знаешь куда… Кровь капала на затасканные брюки. – Когда я вижу таких вот девок… тупые коровы с амбициями… они ж не понимают даже, что тупы и ленивы. Нет. Они уверяются, будто бы отныне самой Божине правая рука. И другие им тоже верят. Такие, как Светозара… а потом… потом выходит… что выходит, то и выходит. И мы в этом виноваты! Ты, Фролушка… и ты, Архип, не надо морщиться… думаешь, защитник, который только и способен, что с крысой управиться, чем-то лучше целителя-недоучки? И я тоже, если учу… пытаюсь… но это все… Елисей дернул головой и начал заваливаться набок. Упасть ему не позволили, подхватили на руки, уложили на спину. Еська сел на ноги, а Егор с Евстигнеем плечи братовы к полу прижали. Ерема голову набок вывернул. Едва успели, как тело Елисеево вновь дернулось, губы приоткрылись, и изо рта донеслось злое шипение. Елисей задергался, задрожал и выгнулся дугою. – Тише, Лис, тише… – Ерема держал голову крепко и говорил тихо, да я слышала. – Скоро уже… потерпи… Я же… я видела людей, больных падучей. Иные мыслили их проклятыми, а бабка твердила, что падучая – та же болячка, коию лечить надобно, да никто не придумал как. Елисей бился. Изгибался. Рычал. И глаза его раскрытые наливались кровью. Губы сделались синими, а на лбу проступили жилы, отчего сделался он похож не на человека, на зверя-перевертня, который обратиться силится, да никак не может. – Потерпи… – повторял Ерема, уже едва не плачучи. – Не надо было тебе… а ты полез… ты же обещал, что не станешь до края, а все одно полез… дурень ты… и я дурень, что тебе позволил. Елисей вновь рванулся и обмяк, ослаб, глаза закатились, а изо рта пена пошла. – Голову набок надо… – Без тебя знаю, – огрызнулся Ерема, бережно пристраивая голову брата на колени. – Он не заразный. – Знаю. Еська молча поднялся, и остальные с ним. – Надо на кровать переложить, а то ж замерзнет. – Я осмелилась подойти, хотя ж тут, чуяла, была лишнею. Если не впервой им такое видеть, то сами знают, чего брату надобно. – Не замерзнет. Он у нас на снегу спит, – ответил Евстигней, в сторону глядючи, и глаза его были полны печали, аккурат что у всех раков разом взятых. – Зачем? – Что «зачем»? – Зимой на снегу спать. – Я переступала с ноги на ногу. – Да у него спроси… придурь такая. – Ерема стер пот со лба брата. – Это не падучая… похоже, но не падучая. Его лекари смотрели… много лекарей смотрели… один отравить пытался. – Ерема! – Ай, Егор, она и без того знает столько, что или с нами, или на плаху. – Я не хочу на плаху! – Я потрогала шею. Вздумали тоже девку бедную плахою стращать. А ну как и вправду застращаюся? – Никто не хочет. – Ерема поманил меня. – Иди. Присядь. – Я… – Не бойся, никто тебя не тронет. Кирей запретил… скажи, чем ты нашего азарина приворожила? Я подошла. Выходит, Ерема из них старшой? Или Евстигней? Егор? Ох, этак и запутаться недолго. – Присядь. Еська, дай даме подушку, а то пол жесткий… да не мою! |