Онлайн книга «Внучка берендеева. Второй семестр»
|
– Они сами заморочиться рады были. Мы никого не принуждали… От дать бы ему по голове, да раненых бить неможно. Евстигней же глаза прикрыл. И рученькою правою на землю оперся. Левою же, раненою, рисовать принялся. – Да и… мы не обижали тех, кого и вправду обидеть легко… – А то ты знаешь, кого легко, а кого тяжко, – не выдержала я. От будет он мне тут гиштории сказочные рассказывать. Хватит. Наслухалася. – Не знаю, – согласился Евстигней. – Зато знаю, кого Кирей обычно выбирал. Ты не в его вкусе, Зослава… да и… если бы в его была, он не стал бы тебя подставлять с этим сватовством… своих дразнил? Похоже на то, но не только… не все так просто… думаю, еще что-то есть… а что – понять не могу. – Может, тебе понимать и не надобно? – Может, – согласился Евстигней. Тварюка поднялась, рыгнула этак сытенько и драный живот поскребла, будто бы показывала, куда мы с царевичем в самое найближайшее времечко попадем. Утроба у нее здоровенная. Обоим места хватит. – Говорю ж, неохота мне, чтоб он в своей задумке головы лишился… все ж… Евстигней скривился. – Болит? – И болит… земля здесь почти умерла. Тварь эта не только из щита твоего силы сосет… из всего… и из земли тоже. Этой земли, считай, почти не осталось, чтобы живой… еще годик-другой, и все… от этого больно по-настоящему… а царапины – ерунда. Перетерпится. Он вытянул пальцы, взял горсточку песка, поднес к губам, зашептал… Я не слушала. Не желала еще чужих секретов, хотя ж этакому нас точно не учили. – Когда щит рассыплется, уходи мне за спину, – велел Евстигней. – А ты… – А я как-нибудь… – Я другой могу… – Не можешь, со вторым она быстрей управится, это раз. И второе – мешать станешь. А третье – негоже мужику за бабьими щитами прятаться. Не сказал Евстигней, да я почуяла, чай, не дура. Спорить не стала, отступилася. – Не думай, Зослава, – он сказал это, на меня не глядючи. – Я еще пожить хочу… в конце концов, глядишь, вспомню, кто и откуда. И тогда, быть может, пойму, почему все сложилось так, как оно… Тварюка заурчала и язык вывалила, длинный, что тряпица, бледный. Глаз сверкнул хитро. Подцепивши когтем кусок кости, в другом глазу застрявшей, тварь потянула, вытянула и кинула в нас… кость от щита отскочила, да только задрожал он к немалому твари удовольствию. Нет, а если и вправду мозгов у нее нетути, то чем тогда думает? Или не думает? – Уходи к камням. Постарайся забраться повыше. И если увидишь, что меня загоняет, отвлеки… пара-тройка огненных шаров помогут. Евстигней погладил песок на ладони. Неужто на него надеется? – Хорошо… Не время ныне спорить, да и было б с чем. Солнце показалося за мгновенье до того, как щит мой, столь бережно ставленный, рассыпался. Вот был он. И вот не стало. Ушел в тварюку. А та лишь срыгнула, как мужик после стола хорошего, да оскалилася. Мол, куда вы ныне от меня денетеся. И вправду, куда? Ныне-то видела я и каменья, грудами наваленные. И стволы дерев подранные. И косточки… и высокую ограду, с валунов сложенную. Этакую и тварюке не разметать, не порушить. Стоит стена, а поверху еще железный забор высится, узорчатый да с пиками поверху. От же… – Зося, задержи дыхание, – велел Евстигней и, сжавши песок в кулаке, кинул его в оскаленную морду. Вылетел песок и… загудело, заревло дурным голосом. Не песок – пчелиный рой растревоженный. Иль буря, каковая раз в сто лет случается. Поднялась. Завихрила, закружила. Впилась в шкуру линялую сотнями игл, прошила наскрозь. И тварь взвилась на дыбы, силясь вырваться. Не пускала буря. Кружила. Рвала. Летели клочья шерсти. И темная жижа, будто кровь… – Давай… – Евстигней схватил меня за руку. – Беги… на забор попробуй, там она точно не достанет… Я только юбки подхватила. Ох ты ж, оборони Божиня… тварюка плясала, буря ревела, а стеночка заветная навроде и близехонько была, но попробуй дотянися. Бежала я легонько. Ноги сами несли. И Архип Полуэктович, мнится, доволен был бы… ох, найдет он нас… повинен… и спасет… ибо неохота мне помирать смертею, мало что лютою, так еще и преглупого свойства. Это ж надо, чтоб угораздило так… Евстигнееву руку я не выпустила. Коль спасемся, то разом. Не хочу после братьям евонным в глаза глядеть да говорить, что помер он, меня от твари защищая… гудение стихало. Тварь выла. Скуголила. Но жила. Стенка заветная перед самым носом выросла. – Давай. – Евстигней к ней спиною прижался. Дышал он часто и быстро, да не от бегу. Волшба евонная, видать, многие силы потянула. – Ты сумеешь. Цепляйся за выступы и… – А ты? Как бросить? – А я… – он плечом дернул. – Швы разойдутся. Жаль будет… аккуратные… Швы, значится. Я встала. Нет уж. Коль помрем, то вдвоем. И то, где это видано, чтоб девки приличественные по стенам тараканами лазили. – Зося, не дури, – попросил Евстигней, руки вытягивая. И заскрипела земля, пошла трещинами, вспучилася пузырем под тварью да схватила ее за ноги. И зверюга заревла, забилась, выбираясь из ямины. Будь та поглубже… Стихал песчаный вихрь. А Евстигней покачнулся и оперся спиной о стену. Сел бы, да придержала. Негоже царской особе на земле валяться. – Дура ты, Зослава, – сказал он и носом шморгнул, а из носу того кровяка ручьем хлынула. – Какая уж есть. – А у меня сил больше не осталось… если вдруг выберемся… мало ли, чудеса бывают… Тварюка выкарасталась из ямины и медленно подступала к нам. Безмозглая, а сообразила, что деваться нам некуда. Она прихрамывала, и единственный глаз почти потух, и свечения поубавилося… – …помалкивай, что я тут… нам такого знать не положено. Вот мы и не знаем, – Евстигней все ж наклонился, горсточку камней подбирая. Ему знать не покладено, а мне… я и не знаю. Вот про щиты – это да. И поставлю новый, уж не ведаю, как надолго хватит его, а порой и кажная минуточка золотого дороже. |