Онлайн книга «Внучка берендеева. Второй семестр»
|
Тварь порушила? Так как не я б эту тварь порушила, ихняя зверюга нас бы с Евстигнеем… небось, конечне, некроментам нас не жаль, да я себе чужой тварюки дорожей. – Это ж не просто умертвие, – продолжил Архип Полуэктович, подбородочек подперши. – Это исторический экземпляр. Жемчужина, можно сказать, коллекции. На остове пещерного медведя сделанная. – Издох? – с надеждою спросила я, когда сумела языком ворочать. Ох ты, а язык тож болел, что намозоленный. И что ж этакое со мною сталося-то? – Еще лет триста тому, – с охотою ответил Архип Полуэктович. – А вы, ироды, несчастное создание добили почти… и ладно бы упокоили как полагается, нет, поиздевались. То силой перекачали, то песком подрали, а под конец и аутодафе устроили. – Чего? – Спалили. Я на потолок поглядела. Как-то даже совестно сделалося. А и вправду, жила себе тварюка триста лет опосля смерти. Сидела в клетке. И сидела б дальше, когда б не мы с Евстигнеем… – Евстигней… – Живой и почти целый. Швы вот разошлися… но ничего, наново их залатали. Целительницы теперь вокруг него хороводятся… А он небось и радый. Глазищами зыркает. Вздыхае и стогнеть жалостливо, зная, что жалость сердце девичье стрелою пробивает. – А я… Потолок куполом выгибается, с лепниною да не расписною, беленый, как и стена, коврами шелкоткаными прикрытая, чтоб, значится, холод внутря не шел. Ковры гладенькие да с узорами хитрыми, никогда таких не видывала. Цветы? Не цветы. Не твари дивные, а будто бы вьются ленты-дороженьки, перекручиваются одна с другой, сходятся и расходятся. И красиво, и дивно. – А ты у моей хорошей знакомой. Она тебя осмотрит. Заодно и послушает… От тут дверца скрипнула тихенечко, вежливо так, с пониманием скрипнула, и в комнату вошла Люциана Береславовна. С подносом. Я глазоньки и закрыла. Уж лучше б к целителям отправили, право слово… она ж меня потравит. Вот Божиня свидетельница… аль подушкою. Придавит, и поминай, что была такая Зослава, внучка Берендеева… – Не притворяйтесь, это у вас получается отвратительно, – с холодочком произнесла Люциана Береславовна. – А ты, Архип, прояви элементарное воспитание. Поднос, между прочим, тяжелый. А я не обязана… – Норов у нее дурной, боярское воспитание сказывается, – я услышала, как скрипнул стул под Архипом Полуэктовичем, – зато сердце доброе. Ох, сумневаюся. Может, была б я боярской крови, дело иное… а так мне доброты этой не видать, как зайцу своего хвоста. – Прекрати. Я вовсе не обязана любезничать и вообще не понимаю… Зослава, хватит, открывайте глаза. Ничего страшного с вами не будет. Обыкновенный откат. Использовали силу в сыром виде? Получайте. Ледяные пальцы сдавили голову. – Посмотрите вверх… направо, если вы знаете, где право… знаете? Удивительно. Налево… чудесно… сколько пальцев видите… – Нет у нее сотрясения. – Конечно, – с холодною улыбкой ответила Люциана Береславовна, – для того чтобы сотрясение получить, мозг нужен. А здесь он явно отсутствует. – Люци! – Повторюсь, я не обязана делать вид, что мне нравится происходящее. Да и сам ты, Архипушка, подумай. Будь у этой парочки хоть капля мозгов, полезли бы они к некромантам? Это что, новая студенческая забава? Что вы пытались доказать? Что не боитесь? Или что сумеете справиться? В другой раз выбирайте жертву по силам… Она заставила меня задрать голову и мизинцем оттянула веко. Заглянула в один глаз. В другой. – Лежите уже… Божиня, за что мне такое наказание? – А мне? – А ты сам куратором быть подписался. – Люциана Береславовна вытерла пальцы. – Между прочим, отдал бы Марьяне, раз уж так хотела… ничего с ней страшного, как и говорила. Дурнота после отката и небольшая шишка. Передай второму недоумку, что ему повезло. Череп у Зославы крепкий. Мозгов, как и предполагала, немного… не голова – кость одна. Обидно мне стало. До того обидно, что слезы сами на глаза навернулися. Я ж не виноватая в ее горестях… и никто не виноватый, а она вот злится. Злость же душу разъедает. – Пейте, – Люциана Береславовна протянула чашку с темным отваром, от которого терпко пахло травами. Чабрец? Он самый. И еще медуница, которую брали на третий день с роспуску. Окопника малость. Чуть больше – и потравиться можно. – Не волнуйтесь, нет у меня причин от вас избавляться. Сами уйдете… или в следующий раз заберетесь туда, откуда вас Архип вытащить не сумеет. А ты не сиди столбом, показывай… – Что? – А не знаю, что… плечо выбил? Ребра? Я по физии твоей вижу, что не обошлось. И к Марьяне ты не пойдешь, так что… услуга за услугу. – Люци… – Или оба свободны… – Не здесь же. Она рученькою на дверь указала: – Тогда там, но сейчас, Архипушка. Знаю я тебя, поверь. Пока на ногах держишься, к целителям не пойдешь… вот тебе, скажи, чего их бояться? – А я не боюсь. Архип Полуэктович поднялся. Дверь-то они прикрыли, да отворилася она беззвучно. Легонько. Будто кто толкнул, щелочку малую оставивши. Скрозь щелочку оную, может, и не видать ничегошеньки, да только слышно кажное словечко, пусти и говорят они тихо. – В твои-то годы, Архипушка, уже пора бы разуму набраться… а ты по-прежнему… каждой бочке затычка… – Кому-то надо. – Рубашку снимешь или резать? – Я тебе порежу! Сниму конечно. – Бестолочь. – А ты, Люциана, все злишься… дурное это дело. – Мое. Зато я умертвиям на голову не прыгаю. Возомнил себя наездником. Ты никогда-то в седле толком не умел держаться, а теперь что изменилось? – Так ведь… – Простояли твои оболтусы ночь, продержались бы еще пару минут, пока не позвал бы кого… некроманты тоже хороши. Сколько раз им было сказано – упокойте вы эту тварь… одно ребро точно сломано, два – в лучшем случае трещина. Больно? Я лежу тихенечко-тихенечко, как мыша под веником, дышать и то боюся. А ну как услышат? У меня слух тонок, да и у Архипа Полуэктовича хорош. Дознаются и… и что? Я не вставала. Дверь не открывала. Сами они… А что разговора, так, может статься, вовсе ее не слышала. – Больно, – молвила Люциана Береславовна, – только ж ты, упрямец этакий, не признаешься. И плечо прокушено. Вот скажи, если б я тебя не поволокла сюда, сколько б ты ходил со своею самопальною повязочкой? Пока не загнило бы? На этом умертвии заразы больше, чем у студиозуса дурных идей. |