Онлайн книга «Внучка берендеева. Второй семестр»
|
Я ж вроде девка? Чего мне мужчинскую заупокойную петь? – И кому тут отворить? – поинтересовалася Люциана Береславовна. И от голоса ейного стены померзли. У меня по спине и то мурашки побегли, хотя ж я привычная навроде. – Боярыня, – мужик закашлялся, верно, страшно ему было, да продолжил: – Ефросинья Аникеевна к внучке своей с визитом… – С визитом, значится… – Ой, матушка… ой, ладушка, – хором заголосили девки. – Цыц! – велела Люциана Береславовна. И девки смолкли. – А ты моими людьми не командуй! – Бабкин голос я сразу узнала и вздохнула. Мысленно. От же ж… видать, и вправду себя барынею вообразила… и вовсе дивно, как пустили ее в Акадэмию? – За внучкою своею я пришла… И вновь громыхнуло, будто кто посохом железным по колоколу медному ударил. От того громыхания ажно свербение в пятке поутихло. Ненадолго. Ох, не надо было о том вспоминать… а может, мне сие Божиня урок послала, за муху, которая по Еське ползала, а я ея не согнала. Он терпел. И я терплю. Куда деваться-то? – Неча ей тут у вас делать! – Ой, матушка… осторожненько… туточки порожек, – зазвенели девки наперебой. – Рученьку дайте вашую… ноженьку ставьте от сюды… негоже вам не по коврам ступать. Свербели уже две пятки. И спина. И злость такая поднималася, не то от свербения, не то от бабкиного скоморошества. Какая да растакая боярыня? – Мне было сказано, что туточки она… И вновь громыхнуло. – Прекратите, – попросила Люциана Береславовна, – у меня от вашего грохота мигрень начинается. – А ты не перечь царской теще! Железом по меди… нет, не посох. Таз. Иль тарелка. Помнится, в детские далекие годы добралася я до мамкиного черпаку, который тяжеленный да узорчатый, не для кажного дня, но сугубо для празднествов. А к нему – котел бронзовый, на ножках. Ладно громыхало. На всю хату… помнится, тятька мой ажно с сараю прибег, думал, беда какая случилася. Неужто ныне бабка того черпаку прибрала? – Это кто здесь царская теща? От и мне с того дюже любопытственно. – Матушка нашая… хозяюшка… – ответствовал девичий хор. – Ой, локоточек… ой, туточки полочка, не ударьтеся… – Пред тобою стоит… Ух, ежель бы не немота телесная, поднялася б я и сказала б бабке всего, чего об ней думаю. Царская теща? – Интересно… – Люциана Береславовна не спешила гневаться. Напротив, скользнуло в голосе ее нечто этакое… – Извольте присесть… – предложила она. – Негоже царской теще на ногах стоять… – И то верно, – бабка моя и не почуяла насмешки. Тотчас прежний зычный голос велел: – Несите стул! Матушка присесть желает! – И подушечки, подушечки, – загомонили девки, что куры на мусорной куче. – Матушке под ноженьки, чтоб ноженьки отдыхнули… под рученьки… Под задницу, ясно дело, тоже, а то ж задница пуще иных частей, бывало, устает. Я злилася, да с той злости толку, когда лежишь бревно бревном, ждешь, чего ж далей будет. – Может, отошлете вашу свиту? – Люциана Береславовна тоже присела, это я услышала. – А то беседа, полагаю, у нас с вами приватная пойдет. Негоже дворне слушать, о чем два благородных человека разговаривают… а то, сами понимаете, сплетни пойдут… полетят просто. – Уши отрежу. Я, когда б могла, язык бы прикусила. Это с каких-то пор бабка моя подобною карою грозится? Ладно, в тещи себя царские записала, но чтоб с людьми и не по-людску обращаться… Неужто вовсе за боярскими шубами розум потеряла? Аль это от старости? Давече нам Марьяна Ивановна сказывала, будто бы с годами люди умом слабнут, личность свою теряют. И выходит, бабка растеряла? – И все-таки… бывает, что и подкупят… тем более столь важная персона… как теща царская… как ее без присмотру оставить? – Вон пошли! – рявкнула бабка и ноженькой топнула. – Подслушивать вздумаете – запорю! Ох, грозно у нее вышло, почти как у нашей боярыни, нехай приглядит Божиня за грешною ея душенькою. – Итак, уважаемая… простите, мы не были представлены друг другу, – начала Люциана Береславовна. И бабка промолвила важно: – Ефросинья я Аникеевна, ежель по батюшке… – Уважаемая Ефросинья Аникеевна… из какого роду будете? – Из Берендеевого… – Слышала, слышала… могу ли я узнать о цели вашего визита? – Так это… – оставшись одна, без сопровожатых, бабка растерялася. – За внучкой я… внучка моя… сиротинушка… одни мы осталися на всем белом свете… никогошеньки у нее нетути… и у меня… как две былиночки… Ну да, уж меня-то былиночкою назвать тяжко, бабку тем паче, этакую былиночку не кажный молодец поднимет, не говоря про ветер. Оно и верно. Что за баба такая, которую ветром унесть может? Бабка носом шморгнула и уже иным голосом молвила: – Забрать я ее хочу из Акадэмии… – Почему? – Так это… на кой девке учеба? – Но вы же, как понимаю, не были против, когда Зослава поступила? Бабка запыхтела. Водилася за ней этакая привычка, когда не знала она, чего ответствовать, а согласия на душе не было, то хмурилася, надувалася, что жаба перед быком, и пыхала гневливо. – Тогда все иначей было, – произнесла бабка важно. – А ныне она – царская невеста… – Так уж сразу и царская? – Царевич к нам сватался… третьего дня… – Который? – Всамделишний! От оно как! Царевич, значится. Всамделишний. Сватался. Третьего дня. А я чегой-то и не упомню этакого. – Надо же, какая удивительная новость, – произнесла Люциана Береславовна, – и вы, конечно, согласились? – Кто ж царевичу откажет! Я. И царевичу, и царю, коль нужда выйдет… ох, любезнейшая моя Ефросинья Аникеевна, пущай только заклятье с меня спадет, тогда-то и скажу я всего, чего на душеньке накипело. И про замашки твое боярские. И про холопов с холопками… И про сватовство этое, об котором я в первый раз слышу. |