Книга Здесь русский дух..., страница 28 – Алексей Воронков

Сеять шли дружно, всем гуртом, и брали с собой даже маленьких ребятишек. Идут, бывало, песни распевают. Весело! Впереди всех — подростки, которым не терпится поскорее добраться до места. Следом — бабы с детьми на руках, далее — телега с семенным зерном в мешках, а по обеим сторонам — взрослые мужики, один из которых вел под уздцы лошадь.

Замыкали шествие старики, которым Бог еще дает возможность двигаться. Могли бы дома сидеть, но куда от крестьянской привычки денешься? Сев — начало всему. Это тебе и работа, и праздник в одном числе. Время надежд и испытаний. Ведь говорят же: что посеял, то и пожнешь.

Сеяли в две горсти, проходя по загону дважды с краев. В основном мужики и подростки трудились севальщиками. Повесят себе на шею сумы и корзины из лозняка с зерном, а потом идут неторопливо полем, клочьями сена бросая семя на еще влажную землю. В это время женщины тоже работали. Одни обед для работников на костре готовили, а другие камни и мусор с пашни убирали. Короче, всем хватало работы.

Засеменив поля, устраивали небольшой праздник. Садились кружком на траву и хлебали из чашек щи, потом шла пшеничная каша с коровьим маслом, которую запивали ядреным квасом.

Когда появлялись всходы, требовалось освобождать поле от сорняков. Чаще речь шла о полыни или кислице, которую выламывали и выносили на межу. Еще существовали огороды, скотина, другие хозяйственные дела. Лениться не приходилось, и для детворы находилось дело. Они целыми днями пропадали на выпасах. «Ычь! Ычь! Ычь!» — где-то вдалеке звучали звонкие голоса ребятни, сопровождаемые хлесткими хлопками пастушьих плетей.

Теперь вот подошла сенокосная пора, и весь род Симоновых трудился на покосах. Вставали рано, чтобы косить по росе, и, наскоро позавтракав, брали в руки большие и маленькие косы, спеша на сенокосные угодья. Тяжелая жизнь, но ведь поле муку любит!..

…Поплутав по лесной дороге, казаки наконец вышли на простор. Вокруг луга в цветах, полянки среди ельников и небольшие пашни.

С Петрова дня зарница хлеб зорит, увидев желтеющий хлебный клин вдоль дороги, вспомнил Никифор слова своего покойного отца-землепашца. Такая трепетная любовь к земле передалась и его сыну, только не суждено ему было стать хлеборобом.

— Не обманул старик! Смотри-ка! — указывая рукоятью нагайки куда-то вдаль, сказал атаману Мишка Ворон.

Точно. Выбравшись из зарослей лещинника, казаки увидели невдалеке косарей, которые, встав рядком, проходили косами поле. Поодаль трудились бабы, сгребавшие деревянными граблями подсохшую траву в валики и складывали в копны. Один лабазник, без примесей осоки.

— Эх, хорошо работают, черти! Хотел бы я на их месте быть, — глядя на косарей, восхищенно проговорил атаман.

Он не лукавил. Никифор всю жизнь мечтал иметь собственное поселение и заняться хозяйством, и у него всегда чесались руки, когда он видел работающих в поле крестьян.

— Так, атаманушка! Меняй свою строевую лошадь на клячу, и дуй в пашенные! — издевался его сподручник Игнашка Рогоза.

— Да кто ж мне даст-то? Чай, государеву волю выполняю — границу русскую стерегу. Вот уж когда дадут отставку, тогда… — вздохнул мужчина сокрушенно.

Увлеченные работой пашенные даже не заметили, как подъехали казаки.

— Здорово, что ли, мужики! — громко крикнул атаман.

Косари оставили работу и, глянув с любопытством на прибывших, поклонились им до земли.

— И вам всякого здоровьица, — за всех ответил стриженный под горшок крепкий мужик, одетый в мокрую от пота рубаху.

По правую руку от труженика работал такой же крепкий и похожий на него паренек.

— Смотри, какой быстрый! Твой, что ли? — указывая на белобрысого, спросил косаря атаман, а тот лишь стоял и широко, по-крестьянски улыбался.

— Мой! Еле успеваю за ним. Молния! — ответил мужик не без гордости.

— Как зовут?

— Его Колькой, меня — Андрияном…

— Отлично, — шевельнул усом атаман.

Он слез с лошади и окинул взглядом угодья. Эх, какое приволье! И тишина… Кажется, слышно, как трава растет. Вот в такую же пору они когда-то с отцом и дедом выходили на покосы. Травы высокие, налитые — так и брызжут, так и брызжут соком на острые лезвия кос… Память возвращает его в далекое детство: палящее солнце, духота; темные полукружья пота на рубахах косарей, и душистый запах сена! Разве с ним что-то сравнится?.. Потом эти медленно ползущие пышные возы, оставляющие за собой по дороге клочки зеленого сена, которые так аппетитно подбирает мягкими губами из пыли тянущееся на закат стадо… Вечером — парное молоко, вобравшее в себя весь аромат июньских трав. Пьешь его, и всю дневную усталость как Рукой снимает…

Воспоминания детства и пьянящие травяные запахи так подействовали на атамана, что он не смог устоять от соблазна взять в руки косу и пройтись с нею по полю.

— Слышите, мужики, может, чуть отдохнете? — неожиданно обратился Никифор к косарям. — Мы с товарищами поработаем за вас, а то в седле сидеть быстро устаешь, вот и хочется спины поразмять… — добавил он.

— Эх, забодай меня коза!.. — пытаясь удержать на месте молодого горячего жеребца, воскликнул Игнашка Рогоза. — Давайте, мужики, соглашайтесь, если сам атаман Черниговский вас об этом просит!

Те лишь спокойно пожали плечами.

Атаман слез с коня и, отдав поводья своему порученцу Макейке Волошину, принял из рук Андрияна косу.

— Ну а вы? Давайте, тоже слезайте с коней… — обратился он к своим товарищам.

Несколько казаков тут же последовали его примеру, те же, кому не достались косы, отвели лошадей в тень — к небольшому березовому островку, зиявшему посреди покосов, где, сидя на траве, кормили грудничков две молодые матери.

Перед тем как начать работу, Никифор оглядел поляну.

— Не рано ли, мужики, косьбу начали? — неожиданно обратился он к косарям. — Вроде и трава еще не встала.

— Это она от жары такая. Косить надо, пока еще она не семенится, — говорит Андриян.

— Если так, то с Богом… — произнес атаман, покрепче сжав косу и сделав пробный укос. — Что-то она у тебя как мертвая, — легонько проведя пальцем по лезвию, деловито произнес он.

— Только что правил, — оправдывался Андриян.

— Э, нет, — покачал головой атаман. — Так дело не пойдет. Давай оселок, — попросил он мужика, и тот вынул из кармана точильный камень.

Поставив косу на пятку, Никифор несколько раз дернул ее бруском.

— Вот теперь дело пойдет, — произнес он и передал точило товарищам. — Давайте, и вы поправьте косы.

Людям все это было не внове. Они наравне с пашенными когда-то и хлеба растили, и скот держали, но позвали их ратные дела, и они бросили все и подались на Амур. Тут уже кое-кто из них не вытерпел и взялся за соху. Подняли целину, пашни и огороды разбили, наполнили дворы всякой живностью. Специально для этого гуляли за Амур, где покупали у восточных и юго-восточных азиатов все, до последнего цыпленка.