Книга Здесь русский дух..., страница 73 – Алексей Воронков

— Ладно, Катька… — в итоге согласился Федор. — Девка она видная, под стать нашему сыну. В них и детишки пойдут… Значит, ее и сосватаем. Вот только сваху надо добрую найти, а то самим идти к девке неприлично…

— Тетку Матрену попрошу, — произнесла Наталья.

— Эта подойдет. Мертвого уговорит, — согласился отец.

— Там и уговаривать никого не придется, — усмехнувшись, произнес Петр. — Катька от счастья помрет, когда к ней сваты нагрянут.

— Тоже верно, — сказал отец. — Богатую сватают, а бедную так отдают. Вот Пашка Шмаков. У него из всего богатства только пятеро детишек и изба на курьих ножках, хотя казак он добрый. Вот только скромен, небогат. Там, где тот же Верига возьмет силой, этот даже не посмотрит на чужое.

— Светлая душа, — проговорила Наталья. — Пелагея же никогда своего не упустит, а если надо, то и зубами вырвет.

— Выходит, Катька в нее… — усмехнулся Петр. — Эта тоже своего не упустит. Вот и в меня вцепилась как рак!..

— Да ладно! — спокойно произнес Федор. — Лишь бы не блудила и хозяйство вела. Только вот загвоздка тут одна имеется… Слышал я, к Катерине наш Ефим решил посвататься.

Петр даже рот открыл от удивления, услышав такое.

— Ты это про дядьку Веригу, что ли? — недоверчиво взглянул он на отца. — Не может такого быть!

— Ага, — поддержала сына мать. — Он же старый!

— Старый не старый, а наш Петька ему не ровня, — будто издевался Федор. — Девки мужиков в соку любят. На что им молодые сладкоголосые соловьи? Песнями сыт не будешь. Нужно дело. Чего ты у нас умеешь? — с иронией спросил он сына.

— Я что? — Петр замялся. — Все! И стрелять, и на коне скакать, и на саблях не хужей твоего Ефима драться могу.

Федор усмехнулся.

— Драться он может! — передразнил он сына. — Скажи мне лучше, не ты ли это третьего дня маньчжуров возле монастыря побил?.. Вот как наш приказчик взбеленился. Немедленно, говорит, найдите мне убийцу. Я его в железо закую и в Москву отправлю, или лучше в Пекин верховному отдам, чтоб он сам суд нам ним учинил. Не дело, мол, в такую паскудную пору с маньчжурами ссориться.

Петр побледнел.

— При чем здесь я? — спросил он отца. — Я не слышал такого.

— Да ну? — как будто недоверчиво посмотрел на него Федор. — Давай, взгляни вот сюда… — Он достал из кармана большой волчий зуб, прикрепленный к кожаному шнурку, оберег, который подарила молодому человеку Любашка. — Узнаешь?

Петр заморгал глазами.

— Петруша, так ведь твоя ладанка! — воскликнула Наталья. — Она всегда у тебя на шее висела, а тут гляжу — нет.

— Знаешь, мать, где я ее нашел? — сердито спросил Федор. — Возле одного из убитых маньчжур. Она в снегу валялась… — Он внимательно посмотрел на сына. — Скажи спасибо, кроме меня, никто в тот раз ее не заметил, а то не сносить бы тебе головы! Все же знают, чья она… Так и скажут, дескать, это ты маньчжур убил. Монахи испугались чужих мертвецов трогать и за нами послали… На, держи, больше не теряй, — протянул он сыну находку.

Эту вещицу Любашке прошлым летом привез из тайги знакомый китаец, часто приезжавший к ее отцу заказывать ножи. То столовый ему потребуется, то за охотничьим приедет или за ножом для выделки мехов.

Однажды, увидев висевший у него на шее амулет в виде змеиного глаза, Любашка спросила, сколько он хочет за него. Тот ответил, что этот амулет ему подарила покойная бабушка, и он не может передать его никому другому, потому как тот спасает китайца от всех болезней и несчастий. Если хочешь, говорит, могу привезти тебе другой. Где-то через месяц азиат снова явился и привез волчий зуб. Сходи, говорит, к шаману и попроси, чтобы он заговорил его от злого глаза, от болезни и от пули.

К шаману они отправились вместе с Петром, но, конечно, не с пустыми руками. Молодой казак на всякий случай припас две собольи шкурки, одну из которых он и отдал заезжему торговцу за небольшой горшочек сладостей.

Петр помнит, как старик Эльгей, облачившись в панцирь с колокольцами, в маске и железной короне, увенчанной рогами изюбра и украшенной лентами и звериными шкурками, бегал вокруг кипящего котла и, выкрикивая что-то на своем языке, громко стучал в бубен. Это был диковинный тунгусский обряд, когда шаман вызывает духов, чтобы просить их исполнить его желание.

Так продолжалось до тех пор, пока вся вода не выкипела из котла, и только после этого старик остановился.

— Вот тебе амулетка, белый человек, — передавая Петру волчий зуб, сказал шаман. — Она убережет тебя от всех напастей, но смотри, никому ее не отдавай. Духи тогда не спасут ни тебя, ни того, кому ты ее передал…

— Так, может, скажешь, почему ты послов-то прикончил? — спросил сына Федор. — Я так думаю, не со злого умысла ты это сделал, а была причина.

— Была, — кивнул головой Петр. — Не послы они…

— Не послы? — удивился отец. — Тогда кто же?

— Засланные убийцы и лазутчики! Вот кто! — экспрессивно воскликнул Петр.

— Рассказывай… — велел ему отец, и тогда тот рассказал обо всем случившемся с ним третьего дня.

— Вот оно, значит, как!.. — выслушав сына, покачал головой старшина. — Ты молчи, никому об этом не говори, — обратился он к Петру. — Дойдет до Вишнякова, и тот не станет тебя слушать, а тут же в железо закует. Там одна дорога — на дыбу. Во всяких делах у нас принято искать не правду, а козла отпущения.

3

…Кажется, Пашка Шмаков не особенно обрадовался сватам.

— Не было печали — приходи кума любоваться, — когда те ушли, невесело проговорил он. Пашка хоть и не отличался привлекательной внешностью — и рост небольшой, и плешь на голове, и борода редкая, — но умом его Бог не обделил. Шмаков сразу почуял неладное. «Не может войсковой старшина сватать своего сына за дочь простого казака! — подумал он. — Значит, их там что-то заставило. Ладно, время покажет. Раз договорились на Михайлов день — будем готовиться к свадьбе». — Собери чего-нибудь для Катьки! — попросил он жену.

Пелагея, полноватая сорокалетняя баба, но с волевым и еще довольно недурным лицом, только усмехнулась. У нее было три дочери, и пока они росли, она потихоньку собирала для них приданое. Занималась теплыми одеялами, чистила перо и готовила подушки. Сами дочери вязали, вышивали полотенца, наволочки, скатерти, кисеты — мешочки для табака. Все для будущих женихов. У каждой из невест стоял свой сундук, куда они и складывали все добро.

— Собрала, Паш, давно собрала, — радуясь в душе за дочку, сказала Пелагея. — У меня и простынки новые есть для молодых, и подушечки пуховые… Только как быть с подвенечным платьем?

— Ничего, вот съезжу в Нерчинск на рынок, и там что-нибудь поищу. Сюда только оптовые купцы заглядывают, а те крючка от петельки не разбирают. Все кучами продают.

— Так торопиться надо, до Филиппова поста поспеть, — рассудительно заметила Пелагея. — Тогда уже свадьбы не справляют.