Книга Осенний трон, страница 120 – Элизабет Чедвик (Англия)

Иоанн стряхнул с плаща соринку:

– Он признал мои права и увел войска.

– Но ты должен заплатить ему? Двадцать тысяч серебряных марок – крупная сумма.

В его глазах вспыхнуло раздражение.

– Твои шпионы без дела сидят, да, мама?

– Это вопрос государственной важности. Мои шпионы работают не больше, чем твои.

Иоанн отвернулся от нее и пошел бродить по залу, рассматривая то одно, то другое, провел пальцем по гобелену, коснулся статуи святого Петра, стоящей в нише. Когда он возвратился к Алиеноре, то уже не упоминал двадцать тысяч марок, как она, впрочем, и предполагала.

– По пути я заезжал в Фонтевро и почтил дорогих усопших. У нас там уже целый мавзолей, тебе не кажется?

Алиенору покоробил его небрежный тон, но она сдержала готовое сорваться с языка язвительное замечание, что живым почтения от Иоанна не дождаться. В этом отношении он был совсем как отец.

– Когда я вернусь туда из Пуатье, то распоряжусь, чтобы вырезали каменные памятники на надгробия. Мне посоветовали одного резчика по камню – из Шартра. Говорят, он хороший мастер.

Ей было больно думать об усыпальнице в Фонтевро, и тем не менее ее мысли постоянно устремлялись туда. На своем пути на юг она завезла тело Иоанны в аббатство и с онемевшим сердцем смотрела, как ее захоронили у ног Генриха. Казалось невозможным, что все они мертвы, а она еще живет.

Иоанн теребил себя за подбородок большим и указательным пальцем:

– Я как раз собирался обсудить с тобой это.

– Что – надгробия? – Она взглянула на него с настороженным удивлением.

– Нет, твое возвращение в Фонтевро. Я прошу тебя сделать для меня одно одолжение перед тем, как поехать туда.

– И в чем состоит это одолжение? – Теперь она действительно ждала чего-то неприятного.

Иоанн сделал два шага в сторону и развернулся:

– Условия, на которых мы с Филиппом заключили мир, не ограничиваются лишь выплатой серебра. Чтобы закрепить договоренности, мы решили устроить брачный союз. Должно быть, ты слышала: между сыном Филиппа и моей племянницей Урракой.

– Да, слышала. – На самом деле об этой идее Алиенора узнала раньше, чем Иоанн. – Так что за одолжение?

Иоанн стал водить носком сапога по каменным плитам:

– Я подумал, что ты могла бы съездить в Кастилию и привезти девочку сюда для бракосочетания.

– Ты хочешь, чтобы я поехала в Кастилию?

Он закивал:

– Мама, ведь мы в Пуатье, а отсюда до Кастилии совсем недалеко. И мне казалось, что ты рада была бы увидеться с Норой и своими внуками перед тем, как вернуться в Фонтевро. Такая возможность вряд ли еще появится.

Все сказанное было правдой, но Алиенора не могла избавиться от неприятного чувства.

– Но ехать сейчас, посреди зимы? Не знаю, достанет ли мне сил.

– Это необходимо. По договору с Филиппом у нас пять месяцев на то, чтобы бракосочетание состоялось. Ты можешь провести несколько недель в Кастилии и поближе узнаешь девочку. Возьми с собой всю свиту, а если хочешь – и Рихензу забирай, пусть познакомиться с тетей и кузенами.

В душе Алиеноры проклюнулись ростки радостного возбуждения, но утомление побеждало. Она так устала.

Иоанн схватился обеими руками за ремень и нетерпеливо воскликнул:

– Ты пересекла Альпы в разгар зимы, чтобы привезти Беренгарию моему брату, вы вместе добрались до самой Мессины! И ты ездила в Германию выкупать Ричарда! Я для тебя значу меньше? Для меня ты ничего подобного не сделаешь? Даже ради будущего династии? Твоя внучка станет королевой Франции.

– Тогда я была на несколько лет моложе, – напомнила Алиенора. И менее измучена судьбой. А ради Ричарда вообще бы душу продала. Но этого она не сказала Иоанну.

– Мама, ты все еще очень сильная и в добром здравии.

– Да? – Она невесело усмехнулась. – Рада, что у тебя сложилось такое впечатление.

Алиенора глубоко вздохнула. Все-таки он ее единственный живой сын. Если эта поездка принесет мир и покой, нельзя отказываться. Кроме того, он прав: это ее последний шанс увидеть дочь.

– Ладно, я поеду. Какая разница, если остаток своего жизненного пламени я истрачу, решая твои проблемы? Ты понял бы, сколько я уже сделала для тебя, если бы не дулся обиженно на всех и вся. И не к чему упоминать Ричарда. Ты тоже моя плоть и кровь – мой сын.

Хотя глаза у нее давно помутнели, она видела серебряные нити в его бороде. Ее младшему ребенку почти тридцать четыре года. Алиенора мысленно оглянулась: жизнь пролетела слишком быстро, словно один год, вот уже поздняя осень сменяется зимой, и из фляги налит последний кубок вина.

– Мне придется оставить тебя на какое-то время. – Она похлопала Иоанна по щеке. – Лестно знать, что ты считаешь меня неутомимой, но перед обедом я должна отдохнуть несколько минут. А потом можешь развлечь меня своими новостями. – Ей было забавно видеть, что сын встревожился при этих словах. – Я отлично знаю, что ты поделишься не всем, но, поскольку мне об этом известно, разочарование не грозит.

– Вы же получили мое письмо, в котором я запретил Иоанне постриг в монахини. – Раймунд Тулузский гневно взирал на завещание, только что врученное ему Алиенорой. Он стукнул по пергаменту ладонью. – Вы пошли против моего прямого распоряжения. – Его темно-карие глаза горели как у безумца.

По дороге в Кастилию Алиенора навестила в Гаскони своего вдового зятя и привезла ему завещание Иоанны и ее вещи.

– Иоанна этого хотела, и я считала своим долгом помочь ей исполнить предсмертное желание, чтобы хоть немного смягчить страдания.

– Ага, и в результате ее упрямство стоило ей жизни! – воскликнул Раймунд.

– Она не сама запихнула ребенка себе в утробу, – ледяным тоном заметила Алиенора. – Ничего нельзя было поделать!

– Но все могло бы сложиться иначе, если бы она сидела здесь, в Тулузе, вместо того чтобы бежать к брату, который к тому времени уже умер. Как ей в голову могла прийти такая глупость? Вот вам и пример ее здравомыслия.

– Ребенок повернулся боком в ее чреве. После этого не оставалось никакой надежды.

– Если бы она была здесь, этого бы не случилось, – упрямо повторил граф.

– Иоанна не могла здесь оставаться. В вашем графстве стало небезопасно, и она пыталась помочь вам обоим, обратившись к Ричарду. Она не знала, что он умер! – Алиенора говорила жестким тоном. – Вы несправедливы!

На скулах Раймунда заходили желваки, и слезы блеснули в глазах.

– Она должна была вернуться ко мне. Но не вернулась и за это заплатила высокую цену, а вместе с ней заплатили я и наш сын, потому что теперь он растет без матери. Понимаете ли вы, как горько мне знать, что она у монахинь, а не у меня? Догадываетесь ли вы, что я из-за этого чувствую? – Он ударил себя в грудь. – А чувствую я, что меня предали и бросили, что Иоанна отвернулась от меня. Вы можете это понять?