Онлайн книга «Честь – никому! Том 2. Юность Добровольчества»
|
– Спасибо, батюшка. Старик перевязал Володе рану. Руки его немного дрожали. – Нехристи, – шептал он с горечью. – Разорили церковь, свиней в алтарь пустили, над святыми иконами поглумились… Господи, Господи, басурмане такого не творили, а те ведь – русские! Гребенников медленно прошёл вдоль стен, пытаясь определить, насколько тверда земля. – Что это вы делаете, ротмистр? – осведомился Семагин, шаря по карманам. – Ни понюшки табаку не осталось, чёрт побери… – Я думаю, Ардальон Никитич, что Борх прав. Надо бежать, – шёпотом сказал Володя. – Только на будущее, господин студент, извольте говорить о таких вещах тихо. Иначе нас услышат и изжарят досрочно. – Простите, господин ротмистр. – Хотите поработать кротом, Владимир Васильевич? – А вы имеете что-то против? Если есть хоть один шанс из ста избежать нашей безрадостной участи, грех им не воспользоваться. Решительно! – Так и дали вам «товарищи» убежать! – Во всяком случае, можно схлопотать пулю при попытке к бегству. Согласитесь, что это предпочтительнее, чем поступить в разделку их мясникам. – Трудно поспорить с этим! Нет, всё-таки мы имеем дело с исключительной сволочью! Я могу понять – расстрел. Но это средневековое зверство… – Не комильфо вы хотите сказать? – пошутил Володя. – Скотство! – Решительно! – Господа, давайте уже к делу! – нервно прошипел Борх. – А чем будем рыть? Руками или носом? – Господин штабс-капитан, у меня есть предложение лучше, – студент показал металлический обломок неопознанной утвари. – Это валялось в углу. – Молодец студент! – одобрил Гребенников, беря найденное орудие. – Погодите, – Семагин взял его из рук ротмистра. – Видите, как она погнута? Крайне неудобно будет рыть ею. – Так что ж прикажете делать? – Вот что, – одним усилием своих мускулистых рук штабс-капитан разогнул погнутую железку. – А теперь можно приступать. – Ну и сила у вас, Ардальон Никитич! – восхитился Борх. – Почти богатырь Добрыня, – согласился Володя, становясь на колени и принимаясь за работу. – Борх, станьте у двери и караульте, чтобы нас не застукали. – Слушаю, господин ротмистр! Земля оказалась податливой. Гребенников и Семагин рыли по очереди. Наступила ночь, и в сарае воцарился полный мрак. – Как думаете, Ардальон Никитич, когда придут за нами? Я слышал, звери по ночам кровожаднее. – Не болтайте, ротмистр. Копайте живее. – Жаль будет, если опередят нас черти. Решительно! – Жаль, что нет никакого оружия. – Жаль! – И табака! – И еды! – Табак – первее. Я без табака не могу. Хоть бы понюшку… – Я бы лучше стопкой водки угостился. Решительно! – Не будем травить друг другу душу. – Не будем, согласен. Рыли дальше, уже вдвоём: кто железкой, кто голыми руками, сдирая их в кровь. – А как вы думаете, господин штабс-капитан, нас прежде допрашивать будут или сразу – «к Духонину в штаб»? – Не всё ли вам равно? – Они нас, возможно, тоже за разведку приняли, поэтому и не прикончили сразу. – Плевать! Владимир Васильевич, что у вас за недержание языка, в самом деле? – Между прочим, Ардальон Никитич, у нас есть один недостаток, гораздо более существенный, чем табак! – Какой же? – Сапоги! Босиком бегать не слишком удобно. Решительно! – Я бы сейчас сапоги на табак сменял… – А я бы за сапоги ужином и стопкой пожертвовал! – Господа, тише! Караульные! – Чёрт! – Гребенников плашмя повалился на вырытую яму, закрыв её своим телом. – Говорят о чём-то… – Расслышать бы! – Не могу разобрать… – Черти! – Снова уходят к костру. – Слава тебе, Господи! Снова копали. В основном – Семагин, так как Володя из-за раненого плеча мог действовать лишь одной рукой. – Насчёт сапог, вы, ротмистр, пожалуй, правы. Но скажите спасибо, что портки нам оставили. – Низкий им поклон! – Посмотрите, как вам кажется, довольно такого лаза будет? – Это вам смотреть надо, Ардальон Никитич. Мы-то с Борхом – в чём душа держится. В любую щель просочимся. А вам, богатырь Добрыня, ход просторней нужен. – Протиснусь как-нибудь. Копну ещё пяток раз и можно! К офицерам подошёл, придерживаясь ладонью о стену, отец Ферапонт, протянул серебряный нательный крест: – Господин поручик просит вас взять его крест. Он успел снять его и спрятать здесь в пыли, чтобы он извергам не достался. Если останетесь живы и будете в Москве, отыщите там его отца, директора музея русского искусства Юрия Сергеевича Миловидова. Передайте последний поклон от его старшего сына и этот крест. Гребенников надел крест на шею, поверх своего, подошёл к изувеченному офицеру: – Я исполню вашу просьбу, господин поручик. Клянусь, – поклонился, отдавая честь умирающему. – Честь имею! – Прощайте, господин ротмистр… – едва шевеля губами, отозвался Миловидов. Отец Ферапонт снова опустился рядом с ним. – Разве вы, батюшка, не пойдёте с нами? – Нет. Куда мне? Я слишком стар и немощен для того, чтобы бежать. Благослови вас Бог! Я буду молиться, чтобы он вас помиловал. Когда выберетесь, бегите к речке. На другом берегу – наши… – Идут! – испуганно вскрикнул Борх. – Господа, идут! Сюда! Господа, это за нами! – Уходим! – взметнулся Гребенников. – Ардальон Никитич, вы первый! Борх, за ним! Семагин исчез в вырытом лазе. За ним ринулся студент. Отец Ферапонт бросился к двери, загородив её собой. А дверь уже отворяли. Последнее, что видел ротмистр, ныряя следом за своими друзьями: несколько разгорячённых спиртным солдат и матросов в просвете двери и старец-священник, пытающийся преградить им дорогу и, вот, падающий на землю, сражённый ударом тяжёлого кулака. Матерная брань, гогот… А следом рёв (заметили побег) и несколько выстрелов. Царствие небесное вам, батюшка! Царствие небесное и вам, господин поручик! Выстрелы услышал Гребенников уже снаружи. Услышал и понял, что побег не удался. Ночь была лунной, светлой. Совсем рядом извивалась под обрывистым берегом серебристой змеёй река. До неё добежать – всего несколько шагов было. А уже настигали – преследователи. И ни пистолета, ни шашки, чтобы защититься! |