Онлайн книга «Вкус греха. Долгое прощание»
|
Они легли в постель, и Митя потянулся к ней как-то неуверенно и робко, а она, уже соскучившись по нему и став женщиной по-настоящему, взяла инициативу в свои руки в прямом смысле, и им было хорошо. А потом Митя запросил бокальчик вина… Она засмеялась и сказала: «Ну, Митя, ты можешь делать что хочешь в своем доме! Как я могу что-то запрещать?» Он выскочил из постели, и Вера в который раз восхитилась его телом, изяществом линий и вовсе не слабостью!.. Он налил и ей красного рубинового вина, и они выпили. А потом он сказал: «Сейчас я буду рассказывать, вопросы потом, ладно?» Это уже была такая серьезная заявка, что Вера содрогнулась: убил он, что ли, кого? Или собирается? Ее? Нэлю?.. Митя начал говорить. Он рассказал Вере о том, как приехал в Америку, как шастал по улицам, как за ним следили, и его начальник порекомендовал: ему лучше быть со своими… И Митя стал с ними бывать. И там была пара… Он представил Анатолия много хуже, чем тот был, нарисовал Риточку как можно жалобнее… Вера сжалась, когда Митя о них рассказывал, и поняла, что вот сейчас он скажет самое главное… А он все описывал вечеринку, рыдания Риточки… Описал ее: какая она тощая и нервная… И через паузу сказал: «В эту же ночь она билась ко мне в дверь с истерикой. Я открыл…» Он замолчал, закурил. Вера спросила: «Ну и что дальше?» — Дальше? — переспросил Митя, — дальше я ее пожалел. У нее такая здесь семейка… Вернее мать… Но не в этом суть. Я ее пожалел, а она заявила, что любит меня с момента моего приезда… Она еще пару раз врывалась ко мне, а потом я стал уходить вечерами из дома, телефон отключал, дверь не открывал… Казалось, все кончилось. Но она… — Забеременела? — спросила Вера и удивилась, насколько спокойно и холодно она это произнесла. Митя кивнул. — А муж ее? Он знал? — продолжала догадываться Вера. Митя пожал плечами: — Возможно — да, а возможно — нет… — И что же дальше? — спросила Вера опять. — Дальше? — переспросил Митя, — дальше их отправили в Союз, сначала ее — рожать, потом — Анатолия, якобы присутствовать при жене в сложный для нее период. Рита родила девочку. Анну. Ей два года. Я ее сегодня впервые видел. …Так вот оно что!.. Он ездил к дочери… Видел эту Риточку… Как он к ней относится? Может быть, с нежностью?.. По крайней мере именно это чувство проскользнула у него в лице, когда он говорил об Анне… А ей, Вере, надо отсюда бежать и забыть о том, что когда-либо она здесь бывала. И вдруг страшная в своей правдивой наготе возникла мысль: а что, если и она, Вера?.. Пот выступил у нее на лбу. Как спросить его о такой возможности? — Митя, — сказала она, и голос ее дрогнул, — а если я?.. Он посмотрел на нее отстраненно: — Что, ты? Будто с ней это не может случиться. Вера села на постели, завернувшись в простыню: — Если я… — какое противное длинное слово! Но его надо произнести! За-бере-ме-нею? Митя молчал, будто впервые подумав о такой возможности, и это было истинно так: он не задумывался, впрочем — никогда, — над тем, что настает в тот момент, когда мужчина и женщина улетают в мучительном экстазе… — Что ты молчишь? — спросила она не раздраженно или зло — недоуменно. — Я думаю, что все в порядке, — ответил он и хотел сказать, что Митеньке уже шесть, они давно с Нэлей не предохраняются, но не сказал этого, а промямлил: — ты была девушкой и не сразу все прочувствовала — эти дни безопасны… Нет, ничего не случится… Вера немного успокоилась — правота была в его словах, но вместе с тем вчера она почувствовала такое единение с ним, такое счастье, что… И ведь девственницы, выходя замуж, ровно через девять месяцев рожают — это классика… Больше она дурой не будет. Вера сказала: — Митя, я делаю один вывод, если ты не заботишься ни о ком, и в частности обо мне, то я сама позабочусь. …Начинается!.. Нэлины разговоры! А сказал: — Дорогая, конечно, конечно, но ты узнай у своих подруг, что-то есть и для женщин… — А девочка похожа на тебя? — спросила Вера, не желая копаться в малоэстетичных подробностях. — Очень, — с непонятной горечью ответил Митя — и вдруг горячо продолжил, — очень похожа, одно лицо, но она пока… — он искал слово помягче, — пока она капризная и даже, знаешь, какая-то злая… Мне так хочется, чтобы она похожа была на моего Митеньку, — тут все наоборот: он — вылитый дед: круглолицый, бровастый — хохол! а сердце — как у ангела, и меня обожает, хотя за что?.. — опять как-то горько удивился Митя. Рассказывая обо всем Вере, он вчуже всмотрелся в себя, в свои поступки, и они оставляли в нем ощущение стыда и горечи. Но Вера продолжала свой допрос, многое ей было еще непонятно: — Скажи, а ты хоть как-то любил эту Риточку? Митя вскинулся: «Нисколько, ни одной минуты!» — он оправдался, а она «пришила» ему еще одну вину. — Как же ты мог с ней… Если она не вызывала даже минутного чувства, как ты говоришь? Этого я никогда не пойму. — Видишь ли, дорогая, мужчины устроены несколько иначе… Они могут поступать так из жалости к женщине, от секундного возбуждения, от ее похожести на кого-то, оттого, что элементарно долго не было женщины… Противно, да? Но такова физиология… — Он задумался и произнес медленно: — Мне кажется, что я вообще впервые в жизни люблю — тебя. — А Леля? — въедалась Вера. — Чисто романтическое ощущение юности, пробуждение сексуальности… Первая влюбленность, не более того, — ответил Митя в принципе-то правду. И добавил: — Нэля — первая женщина в постели. Рига — жалость и в конце — отвращение и к ней, и к себе. К себе — больше. Вера пропустила признание в любви, а сосредоточилась совсем на другом: — Скажи, Митя, если уж честен сегодня со мной настолько… Ты спал сегодня с Ритой? Вот тот момент, которого он ждал и боялся… И что тут делать?.. Сказать? Но это ужасно для нее… Соврать? Она поймет и никогда ему этого не простит. Впрочем, — плохо все, — оба варианта… Но отвечать надо. — Да, — ответил он, не глядя на Веру, — опять — жалость… — Но дальше не продолжил, так как получил тяжелую оплеуху. Он ошеломленно глянул на Веру, поднес руку к горящей щеке и, сам не зная почему, улыбнулся одной из своих «прельстительных» улыбок. У Веры перекосило лицо, она вихрем вылетела из постели и начала одеваться. Он тоже стал одеваться, бормоча что-то жалкое. Но она уже выскочила в холл, с вешалки схватила сумку, куртку-ветровку, открыла дверь, бросила на пол ключи, и поцокали ее каблучки вниз по лестнице… |