Онлайн книга «Вкус греха. Долгое прощание»
|
Он понял, что Оля не притворяется, — отсутствующий взгляд, а лицо враз побелело. Митя побежал на кухню, накапал валерианы, заставил Олю принять и ругательски ругал себя, что начал этот разговор ночью! Не мог подождать утра? Теперь вот, расхлебывай!.. А Оля тихо сказала: — Митя, повтори, что ты сказал… …И повторю, подумал злобно Митя: — Оленька, мы ведь решили быть честными во всем и всегда (была у них такая беседа перед свадьбой. Начала ее Оля, не думая конечно же, что ТАКОЕ может произойти…), поэтому я обязан сказать, что я не люблю тебя. — Оля… — еле вытолкнул Митя из себя эти слова во второй раз и замолчал. Вчера ему показалось, что если к нему вернется Вера, он будет счастлив… А сегодня он думал о ней спокойно и если бы проснулся у нее в постели, обрадовался бы? Неизвестно. Оля заплакала на удивление тихо. — Оля, — повторил он, — пойми, я изработан. Заграницей, женщинами… Всем. Я не способен любить. И потому я хочу, чтобы ты не жалела обо мне. Ты — очаровательна, и для тебя найдется уйма достойных мужчин. Я недостоин. Оля заплакала чуть громче и, дотянувшись до него, ткнулась ему в грудь головой, а он стал гладить ее по блестящим волосам. Сейчас он испытывал к ней нежность. Все было позади, все сказано… А она прошептала, как ребенок: — Митя, я тебя очень люблю… Не уходи. Ты не… любишь, но ведь хорошо ко мне относишься? — Этого мало! Мало! — как бы закричал он шепотом. Господи, неужели она начнет его уговаривать?.. — Ты слишком молода, чтобы жить с мужиком без любви, только с «хорошим отношением»! — А куда ты пойдешь, Митя? — спросила горестно Оля. Даже она, маленькая девочка, подумала об этом. Осень, его огромный кофр и ни единой родной души… — К приятелю… — неясно буркнул Митя, думая в это время о том, что он даже не спросил у Спартака номер телефона. Он просто отделался от старого товарища! Ну а как он мог не отделаться? Куда бы он привел Спартака? — Ты пойдешь к ней! Вымаливать прощения! Я поняла! — уже в голос сказала Оля. — К кому это — к ней? — зло кинул Митя. — Ты что, не понимаешь, что после всего меня не только на порог — в подъезд не допустят! — Митя, Митечка!.. — запричитала Оля, — оставайся у нас, живи… ведь мы можем быть друзьями?.. Митя не мог больше выносить всего Олиного бреда, а она подумала, что он элементарно трусит и потому хочет смыться потихоньку… — А-а! — закричала она, — ты хочешь сбежать, как вор! Маму боишься?! — и она опять заплакала, но уже громко, возможно, и нарочито. Тут же в постели взвилась Надежда Михайловна и, обозвав Степана Ивановича чурбаном, накинув халат, ринулась в комнату дочери. — Подлец! — с порога завопила она. — Я знала, что он подлец! Потихоньку убраться задумал! Не выйдет! Я его из дому не выпущу, пока не осмотрю его барахло! Из заграницы он! С зоны! — так костерила — наконец-то! — она будущего зятя, осознавая, что перебирает, но ей хотелось унизить его как можно больнее за свою обманутую дочечку, чтоб век помнил! А Оля продолжала на истерике и слезах кричать: — Если хочешь знать, я его сама завлекла! Он не хотел! А ты винишь его! Он меня не любил! И он честный, ты хоть поняла это? Честный!! Другой бы, если подлец, никуда бы не ушел! Митя присутствовал при этой перепалке, или разоблачении, или исповеди… — как восковая фигура: о нем говорили, им аргументировали, его задевали, но никто к нему не обращался напрямую, кричали: «он»! Его поразили разумность и мужество этой, казалось бы, глупенькой красавицы. Да, она не была умна и образованна, но тонкость выросшей души вдруг проявилась. И он подумал, ах, если бы ты встретилась мне раньше… Если ты была бы моей ровесницей! Ты, а не Нэля, первой нашла меня в Москве… Надежда Михайловна после истеричной речи дочери махнула рукой и ушла к своему Степушке, который сидел в кресле и моргал сонными глазами. Она ничего ему не стала говорить, а сразу залегла в постель, закрылась с головой одеялом, чтоб муж не увидел, как льются у нее слезы. …Как же, совратила его Оля! Он мужик в возрасте, а она девчоночка… Вот ведь как подстроил, стервец! Как сумел поиграть на девчонке! А теперь ее ни в какие оглобли не введешь. Пусть убирается, зараза! Когда они остались одни, Митя сказал: — Оленька, спасибо за защиту. Но этого не требовалось, я готов ко всему, тем более что виноват — я… Он увидел, что Оля что-то хочет сказать, но ни единого ее слова не смог бы вынести и потому быстро перебил ее: — И давай не будем больше толочь все это… Мы ведь не навек расстаемся (навек, навек, думал он), будем видеться… — Мы будем встречаться? — с загоревшимися глазами спросила Оля. — Это правда? и может ты… Она хотела сказать: полюбишь меня… Но не решилась. Он и так понял. — Оленька, все в этой жизни может быть… Митя ушел, когда все еще спали, постоял на перекрестке, не зная, куда идти, но, отойдя подальше от дома, почувствовал неизъяснимый покой и сладкое ощущение свободы! И решил, что сегодня будет шляться по Москве, чего он давно не делал. Как же славно, что нет в его жизни женщин, а значит — поцелуев, обещаний, просьб, истерик, безумств любви и страсти… Он не боялся ничего: что ему негде приткнуть голову, что уйдут переводческие дела, приносящие деньги, но ничто не страшило его. Он мог позволить себе, что захочет. Даже напиться и замерзнуть на улице, как истый бомж. Сдав свой кофр в камеру хранения Ленинградского вокзала, он весь день бесцельно шатался по Москве, навещая старые адреса. Побыл на любимых бульварах, прошел мимо своего бывшего с Нэлей дома… — и надо же! — Увидел Костика, который выбежал из подъезда и помчался куда-то. Митя не собирался подходить к сыну. Зачем? Что он ему скажет и что может дать, не в смысле подарка, а в смысле жизни, ибо теперь жизнь Мити стала уже совсем бессмысленной. Но что по-идиотски радовало. Прошел он и мимо дома Веры, ждал… Вдруг?.. Но из дома вообще никто не выходил… Затаился у дома тетки… И увидел ее, идущую на работу. Постарела, по-прежнему злобная, подумал Митя и задался вопросом, а что, если ей позвонить и напроситься на два-три дня? Ведь пустит! Определенно. Только лишь для того, чтобы издеваться над ним и одержать над ним высокоморальную победу. Вспомнил забытую совсем Елену Николаевну. Тоже состарилась, наверное… — никто не молодеет, увы!.. К ней обращаться хоть за чем-нибудь — не хотелось отчего-то. Поехал и к дому Риточки, которого просто не оказалось. На его месте стояло новомодное кафе. Вот к Рите он смог бы прийти без всяких экивоков и остаться там. Стоп! — сказал себе Митя и мысленно попрощался и с Риточкой. |