Онлайн книга «Нервных просят утопиться»
Ирина послушно выпила, потом протянула стопку и впервые за последнее время заговорила: – Еще… Хозяин плеснул еще. Аллочка быстро допила чай и хотела было протянуть свою чашку для коньячка, но сестрица на нее так глянула, что та быстро исправилась: – Еще, – протянула она чашку дочке Анны Ивановны. И та налила ей кипятка. Гутя глотала с трудом – шея как-то непривычно болела. – Чего ты на меня накинулась? – обиженно спросила она Ирину. – Теперь вот глотать не могу! Прямо от ревности, как с ума сошла… Замуж тебе пора… – У меня уже был муж, – криво усмехнулась Ирина. – Твой драгоценный Севастьян. Сева, ну чего ж ты молчишь? Кипяток плеснулся Гуте на колени. – Не ври! Ирина нахмурилась, уставилась в темное окно и заговорила: – Четырнадцать лет назад мы поженились… – Пятнадцать, – буркнул Севастьян. – Да, пятнадцать… Поженились, и у нас дочка родилась – Ляна. Хорошенькая такая, светленькая… в кудряшках… Мне еще врачи говорили: «Нельзя вам рожать, нельзя», – а я все равно родила… – Она больная родилась? – тихо спросила Гутя. Ирина посмотрела на нее с удивлением. – С чего ты взяла? Она была здоровенькая. Это врачи за мое здоровье опасались. С головой у меня какие-то проблемы могли случиться… – Так ведь и правы были врачи! – не выдержал Севастьян. – Ты вечно потом по больницам и моталась! На него зашикали, и Сева уткнулся в свою кружку, куда заботливый хозяин тоже плеснул коньяка. – Верно, я потом часто в больницах лежала. Но Ляночка такой умницей росла, ходить рано начала, песенки уже в годик пела, детские такие песенки… про серенького котика… – И чего с девчушкой-то приключилось? – заинтересовалась Анна Ивановна. На лице Ирины блуждала улыбка, а глаза смотрели куда-то в темень за окном… – Ей два годика было, когда меня в очередной раз положили на обследование. А чтобы Севе нетяжело было с ребенком, я им на работе специально путевку выбила в санаторий, к Черному морю. Думаю – пока я лежу, пусть мои позагорают… Только Сева на море один поехал, а Ляночку… своей матери оставил… – Я же не знал, что она пьет, как конь! Если бы знал… – Знал. Она уже тогда сильно пила, и мы с тобой все время хотели ее на принудительное лечение отправить. Знал. И двухлетнего ребенка на пьяницу бросил, – равнодушно говорила Ирина. Севастьян дернул бровями, дескать, что делать, бросил. Гутя не могла в это поверить. – А может, он тоже лечиться поехал? Может, у него тоже что-то с головой, а? – с надеждой спросила она. – Ну что ты, Гутиэра, – фыркнула Ирина. – Разве у него вообще есть голова? Он всегда заботился о туловище, держал себя в прекрасной физической форме. И не терпел, когда у его дам фигура была не идеальная. Аллочка в гневе толкнула Севастьяна в бок: – Эти мужики прям вредители какие-то! Фигуру им! Вот не зря я толстею, это таким вот фигуристам назло! Говори, Ира. Ирина тяжело, с надрывом вздохнула. Анна Ивановна тоже посчитала своим долгом отвесить Севастьяну оплеуху, тот тюкнулся в стол лицом, но только обиженно швыркнул носом. – Говори, Ирина, – ласково попросила хозяйка. – А чего говорить… Тетка Люба даже с малолетним ребенком пить не бросила. Ну и в пьянке… Где уж она ее таскала, не знаю, только… Ляночка пропала без вести… По комнате прошелестел вздох. Только Анна Ивановна бурно закивала головой: – Ага, слыхала я, бабы деревенские болтали… А потом уж чего было… Ты расскажи сама, а то они соврут, недорого возьмут… Тут распрямил плечи Севастьян: – Да и чего там было-то?! – как-то слишком беспечно проговорил он и даже для убедительности пару раз фальшиво хихикнул. – Тоже, напридумывают… Ну да, пропал ребенок! А остальное Ира сама себе в башку вбила! И меня еще винит! – Молчи, паразит! – Анна Ивановна снова треснула гостя по загривку. – Ирина, и чего ты себе придумала? – Да ничего не придумала… Я искала Ляну, долго искала… Потом снова в больницу угодила, Сева тогда сразу на развод подал… Потом уж и не помню, жила как-то… Я тогда к старикам пристрастилась. Сама ходила по домам, помогала… Особенно к одиноким. Мне ничего от них не нужно было. Нет, честно!.. Хотя, не совсем правда, нужно. Я с ними часами разговаривала. И эти разговоры… Я без них просто задыхалась! Старики ведь на своем веку тоже многих потеряли, кто жен, кто мужей, а кто и детей. И находили слова какие-то спокойные… Я им о дочери рассказывала, а они в меня старались веру вселить, успокоить. И у них это получалось. Потом, когда я узнала, что один дедушка на меня квартиру переписал, а тихая старушка передала по наследству целую коллекцию картин и какие-то бронзовые статуэтки, я даже сердилась… Севастьян оживился. Он даже и не оживился, а как-то воспрял, расправил плечи, заиграл глазами и не к месту засуетился: – Подожди-ка, подожди! Так, если я правильно понял, ты теперь богатая наследница? – Очень богатая! Ты даже не представляешь насколько! – окатила его ледяным взглядом бывшая жена. – Только ты зря хвостом машешь, ты мне не муж! – А девочку так и не нашли? Вот ведь, ни могилки, да? Ни памятника… – проняло Аллочку. – Даже веночек некуда положить… Ирина тряхнула головой: – А я и не хотела могилку. Я знала, что моя дочь жива… Письма везде писала… А однажды, уже больше десяти лет прошло, приезжает ко мне маленькая такая, хрупкая девушка… – Дочка? – ахнула Гутя. – Да нет, взрослая девушка, просто… хрупкая такая… Девушка журналисткой оказалась, в местной газете работала. И рассказывает мне странную историю… – Я знаю, я! – вскочила Анна Ивановна. – Тода меня еще не было здеся, но бабы болтают… На нее шикнула дочь: – Мам, ну не лезь, пусть человек говорит! – Ага, говори! Ирина поежилась, будто ей вдруг стало холодно в натопленном доме, и ее снова начало потряхивать. Зять, уже не дожидаясь, быстренько налил коньяка, и все с замиранием ждали, когда Ирина продолжит рассказ. Гутя никак не могла поверить словам женщины, однако и на Севастьяна теперь было жалко смотреть – нет прежнего лоска, фальшивое равнодушие, а глаза так и мечутся от страха. – Журналистка мне рассказала, что в окрестностях деревни Маловка отловили стаю… бродячих собак… и в этой стае нашли… девочку, – вдруг выговорила Ирина. – Ах ты, ужас какой! Мертвую? – всколыхнулась Аллочка. – Нет, почему? Живую… – Да лучше б мертвую, – не удержался Севастьян. |